Боевой 1918 год 2

Было темно и глаз не видно, но ошарашенный взгляд Буденного я почувствовал. А уж восхищенно-недоверчивую интонацию расслышал бы и глухой:

— Ну ты, казачина, могёшь!

Фыркнув, отшутился:

— Не могёшь, а мОгешь! И я тебе про это уже говорил!

Барон же, тем временем, решил разузнать, с чего я вообще настолько резко и без предупреждения действовать начал. Пришлось пояснять свои мысли, предчувствия и догадки. Пообсуждав нюансы, пришли к выводу, что данное спонтанное решение было наиболее верным. В общем, под беседу, еще часа через два вышли к дороге. Сильно надеясь, что это нужный нам тракт, повернули на лево и чутко вслушиваясь в черную степь, порысили дальше, благо что теперь можно было не идти, а бежать. Ну а во время бега, стало совсем не до разговоров.

Зато ничего не мешало размышлять. И размышления были все больше философские, так как я отстраненно прикидывал, сколько же конфликтов возникает из-за неумения правильно формулировать свои мысли? И живой тому пример — гайдамаки. Ведь что они написали в своем воззвании? Мол — если красные банды не прекратят бесчинствовать на железке, то их пособники будут уничтожены. И пипец. Для нас это явилось триггером.

А если бы Сикевич, дебила кусок, не выделывался и написал как есть — что за саботаж и отказ выполнять ремонтно-восстановительные работы, отказники будут подвергнуты репрессиям, было бы все по другому. Генерал не остывал бы сейчас со свернутой шеей и обгаженными штанами, а мы, спокойно, как и собирались, ушли из этого района.

Хотя, вряд ли он сам составлял текст. Скорее всего какой-нибудь дивизионный спичрайтер (тут почему-то перед глазами встала усатая физиономия современного мне пресс-секретаря и краткая характеристика его действий — «несет пургу») напыжился, выдав откровенный бред. А начальник, не подумав, его подмахнул. В итоге, как говорит умудренный жизнью Григоращенко — «маемо, шо маемо»…

* * *

Вот сколько времени надо обычному человеку чтобы пройти пятнадцать километров? Ну пусть двадцать? Четыре часа прогулочным шагом. Но ночью по степи, это не днем по дороге, поэтому к старому колодцу мы вышли, когда над горизонтом уже появилась светлая полоса. Опознались без эксцессов. Нас там ожидали десяток всадников, две пулеметные тачанки и фаэтон, в котором разместилась пара расчетов с ручниками. Автотранспорт из-за недостатка горючего я запретил использовать, поэтому, в двух противоположных местах за городом, на стреме, находились эти гужевые мобильные группы. Заранее ведь невозможно было сказать, как и куда мы выйдем.

Ну а сейчас, после радости встречи и быстрых вопросов — «Ну что там? Ну как все прошло?» нам подали заводных лошадей, верховые буденновцы рванули обеспечивать дозор, а мы, экономной рысью, покатили на соединение со своими.

Пару раз приходилось уходить с дороги в степь, так как один раз дозорные заметили броневик с сопровождением, а во второй, достаточно большую (около тридцати сабель) конную группу. Так что мои предположения о том, что при нашем поиске гайдамаки будут носом землю рыть, вполне подтвердились. Вон — солнце считай только взошло, а они уже рыщут. Но мобильная группа так и осталась незамеченной и часам к семи, мы благополучно подъехали к месту базирования. При этом, часовые в ближних секретах, вместо уставного: «Стой, кто идет?» принялись орать — «Братва, командир вернулся!» чем переполошили весь батальон. Поэтому, уже буквально минут через пять, нас сопровождала целая толпа. Потом налетел комиссар, сдернул меня с лошади как джигит невесту и под радостные вопли взбодренных морпехов, принялся обнимать (хорошо еще не целовать). Хотя и такие попытки были. Не обошел он вниманием и Буденного с Бергом. Благо, те хоть сами спешиться успели. Я же, отойдя от объятий, коротко свистнул, призывая к тишине и громко сказал:

— Товарищи, через час соберем митинг, на котором будут доложены итоги операции. Но предварительно хочу сказать: всё получилось. — и поднимая правый кулак вверх проорал батальонный девиз — «Где мы — там победа!».

Окружающие взревели, напугав птиц, а я подумал — хорошо, что у нас дальние посты есть, которые мониторят обстановку за несколько километров от лагеря. А то, блин, эти крики на пол степи слышны…

Ну а потом, мы рассказывали подробности комсоставу. В начале по очереди, а потом и дополняя друг друга. А так как набежали еще и все стажеры (как командирские, так и комиссарские) то все стало напоминать какой-то тимбилдинг на пленэре. Еще через какое-то время, личный состав, глядя на эту толпу, стал подтягиваться ближе и ближе. Вскоре даже раздались крики:

— Громче говорите! Не слышно ничего!

В конце концов я прекратил это безобразие, кивнув Лапину:

— Ну что комиссар — давай! Доноси до масс все, что мы тут говорили.

Тот попытался увильнуть:

— Может сам? От первого лица все и расскажешь! Вон как бойцы подробностей хотят! Ну! — и склонившись к уху тихо добавил — Надо Чур. Надо. Понимаю, что вы устали как собаки, но такой момент упускать нельзя!

Почесав затылок и принимая его правоту, кивнул Семену с Евгением:

— За мной!