Боевой 1918 год 3

— В попытке развала регулярных частей Красной Армии Южного и Крымского фронтов. В попытке помощи украинским националистам и немецким оккупантам в их действиях, предпринятых для захвата Черноморского флота. В попытке убийства командира подразделения Красной Армии.

Главный чекист, от столь лихого наезда, опешил:

— Это очень серьезные обвинения. А доказательства у вас имеются?

Я кивнул:

— Разумеется! Во время подготовки к рейду по тылам противника, вражеская агентура, прикрываясь документами от ВЦИК, проникла в отдельный батальон морской пехоты, где призывала командование избавится от части ротных и взводных командиров. Тем самым, желая подорвать боеготовность подразделения. Так же, они призывали рядовой состав к неподчинению. Тем самым, пытаясь полностью разложить батальон. А когда эти агенты были арестованы и осуждены решением трибунала, их московские главари ударились в панику, решив обезглавить готовящуюся к боям воинскую часть. Вот подложная телеграмма о вызове меня в столицу. А вот ордер на мой арест. То есть, эти люди были глубоко разочарованы провалом своих подельников на фронте и решили отомстить, вызывав меня в Москву, где думали арестовать и уничтожить.

Абрам Захарович трепыхнулся под ногой:

— Это навет! Не верьте ему, товарищи! Никто никого убивать не собирался!

Но тут вмешался Жилин. Брезгливо оглядев поверженных оппозиционеров, он предложил:

— Товарищ Чур, сойдите с товарища Каменского и скажите своим людям, чтобы они развязали товарища Ворошилова. И кляп из него выньте. А то мычит чего-то, а о чем мычит непонятно…

Повинуясь просьбе главы государства, противники были подняты и усажены за стол. К этому времени у Ворошилова (так вот почему он мне показался таким знакомым!) перестала заклинивать челюсть, и он разразился замысловатыми ругательствами. Нет, до моих матросиков ему было далеко, но видно, что человек старается. Правда слушали его не долго — буквально несколько секунд, после чего я, сделав два шага наклонился над моментально замолчавшим скандалистом и веско произнес:

— Не на базаре. Перед тобой руководители правительства, а ты погаными словами тут всех кроешь. Хотя… — задумчиво почесав подбородок я глянул в сторону Дзержинского протянув — Ворошилов… Ворошилов… Стоп! Он ведь тоже в списке есть? Ну тогда понятно, чего из него говно льется. Не может вражина сдержать своей звериной ненависти!

Тут и Каменский и Ворошилов завопили на два голоса. Ну как — завопили? Принялись отмазываться перед всеми, желая хоть как-то оправдать свою позицию. Жилин на пару с Дзержинским стали задавать вопросы, а сладкая парочка (печального Марка давно из комнаты выдворили) захлебываясь, пыталась объясниться.

Я же, какое-то время посидел за столом отпуская едкие комментирующие реплики, а потом, закурив, переместился к окошку откуда молча наблюдал за происходящим. Как ни странно, ко мне присоединился Иосиф Виссарионович. Так же достав очередную папироску (в комнате все дымили как паровозы), он какое-то время помолчал, слушая разговор, а потом наклонившись к моему уху тихонько спросил:

— Товарищ Чур ви дэйствительно прыговорылы к расстрелу товарища Зильберт?

Отрицательно мотнув головой, спокойно ответил:

— Нет. Ее приговорил трибунал.

Сталин задумчиво вздохнув, решил взять меня на понт:

— Но на втором съезде смэртная казн была отмэнена…

Я покачал пальцем:

— Кроме как за активную контрреволюционную деятельность, убийство и разбой[2]. Кстати, гражданка Зильберт была приговорена именно за КРД.

Не смутившись отлупом, собеседник уточнил:

— Но она жива?

Я вздохнул:

— Жива… чего ей сделается? Но если через три месяца позицию не поменяет, то приговор будет приведен в исполнение.

Сталин, на какое-то время задумался и так же тихо ответил:

— Я ее знаю. Она нэ поменяет своих взглядов… Но это вэрный товарищ. Настоящый революционер. Такых волэвых товарищей мало…

Выпустив клуб дыма, я в упор посмотрел на собеседника:

— Понимаю. В нашей жизни кадры решают всё. Их надо всячески беречь. Только ведь сейчас вреда от нее, гораздо больше, чем пользы. И я даже не знаю куда эту пламенную особу можно пристроить, чтобы ее деятельность не разрушала все, что мы создаем.

Тот помолчал и неожиданно выдал:

— А еслы я… Лычно я возму ее на поруки? Я знаю чэм ее можно занят. Ви мнэ доверяете?