Боевой 1918 год 3

Фриц не стал дергать смерь за усы и сочтя что несгибаемость он показал достаточно хорошо, внял предупреждению. После чего допрос прошел почти так же, как и с унтером. Ну если не считать долгих многозначительных пауз перед ответами, высокомерных взглядов и общей брезгливости, не сходящей с лошадиной физиономии пленника. Потом в нем что-то опять переклинило, и он уперся. Мне это быстро надоело и кивнув нашему контрразведчику на офицера, я приказал:

— Займитесь.

А сам ушел обедать.

После моего возвращения обер-лейтенант выглядел несколько непрезентабельно. Но зато пел соловьем. Ну а когда мы закончили, и Нетребко поднял брови: дескать — «что с ним делать дальше?» я лишь мотнул головой в сторону оврага. Ну а что еще? Немчик из пруссаков. Достаточно молодой чтобы к следующей войне дослужиться до полковника. Плен он не простит. И на фига нам в будущем нужны настолько злобные противники, да еще и с огромной личной неприязнью? Так что — в овраг…

Зато теперь мы достаточно хорошо знаем обстановку. И не только по складам, так как лейтенант служил офицером при штабе полка. Грамотным офицером, знающим и памятливым — вон на карте сколько новых пометок появилось. И общими сведениями он обладал довольно неплохими, поделившись обстановкой в Киеве откуда приехал буквально две недели назад.

Мельком глянув вслед уводимому офицеру, я закурил, размышляя о бренности всего сущего, но был прерван стоящим рядом контрразведчиком. Он, глядя туда же куда и я внезапно спросил:

— Скажите, а это было обязательно?

Тяжело вздохнув, ответил:

— Тарас Григорьевич как вы заметили, во время допроса я коснулся нескольких чисто философских моментов. И в частности спросил у обер-лейтенанта как он относится к трудам Артюра де Гобино и Хьюстона Чемберлена[14].

Нетребко удивился:

— И что? Я тоже о них слыхал. Но мало ли какие течения в Европе бывают. Тем более что тот француз-основоположник насколько я помню умер еще в прошлом веке. Про англичанина не знаю, вроде жив… Только какое отношение они могут иметь к этому немцу?

Уважительно покосившись на бригадного контрразведчика (вот что значит образованный человек!), пояснил:

— Вы о расовой теории просто слышали, а вот лейтенант отозвался о ней в превосходной степени — и предупреждая дальнейшие вопросы продолжил — просто я умею экстраполировать поэтому с уверенностью скажу, что со временем в Европе это «учение» займет все умы и из теории превратится в страшную практику. Когда людей начнут уничтожать просто за неправильную форму черепа или за не верную национальность. Как расово неполноценных. Поэтому я предпочитаю давить эти чайники, пока они еще выросли до паровозов. И если вам интересно, позже могу подробнее осветить тему.

Несколько выбитый из колеи контрик кивнул:

— Конечно интересно!

А я подумал, что надо бы для всей бригады (а потом не только для бригады) дать пояснения пагубности расовой теории. Заодно и про арийцев пояснить. Чтобы западники не особо перья распушали. Публицистов к этому делу подключить. А то Жилин мне пояснил что первые нацисты уже не просто вылупились, а сдохнуть от старости успели (именно от Седого я про того француза узнал) а у нас никто и не чешется. Иван считает, что пока не до этого, но я думаю, что время упускать нельзя. Уже сейчас надо людям рассказывать какие там на западе нас «друзья» ожидают…

Но тут, сбивая философский настрой, к нам присоединились появившиеся из оврага бойцы и мы пошли в сторону штабного навеса. К слову сказать — допросы проходили сильно в стороне от общего расположения и сейчас идя эти пятьсот метров до своего места, переговаривался с Нетребко, попутно обдумывая свою антинацистскую речь. Обдумывалось плохо и в конце концов решил подключить к этому делу комиссара. Вот уж кто умеет нужные слова подбирать…

Правда проходя мимо усаженной в теньке первой роты второго батальона у которой сейчас проходила проверка знаний уставов, с улыбкой убедился, что косноязычных у меня в принципе нет. Вон как доходчиво сержант объясняет статьи армейского закона. Образно да с выдумкой. Тут и Петр первый бы заслушался.

Кстати про уставы. В строевом и гарнизонном было довольно мало изменений. А вот дисциплинарный и внутренней службы (к которым я конкретно приложил руку) поменялись кардинально. А так как они наконец-то были утверждены и даже распечатаны, то бойцы их активно изучали. По правде, там еще дописывать и дописывать, но основы положены. Во всяком случае для общевоинских уставов. И что характерно, тяжелее всего приходилось офицерам. Переучиваться оно ведь завсегда тяжелее, чем просто учиться. Но ничего — справятся.

Да и общий настрой в бригаде мне нравится. Новенькие из народа вполне себе осваиваются. С офицерами несколько сложнее, но тоже неплохо. Судя по донесениям, из полутора сотен всего пятеро пока так толком и не прижилось. Надо будет сегодня их собрать и поговорить. Вспомнив об этом, я вздохнул, тихонько выругавшись под нос. Мля… хоть молоко требуй за вредную работу отцом-командиром. Ну а что — царям значит можно (во всяком случае так Бунша[15] говорил) а я что — рыжий?