Боевой 1918 год 3

В глазах кладовщика загорелась надежда и я продолжил:

— Но ты должен будешь передать этот пакет своему командованию. Предназначается он Роберту фон Кошу. Вашему командиру дивизии. Понятно, что непосредственно к нему ты не попадешь. Но вот передать письмо через своего непосредственного начальника, вполне сумеешь.

Собеседник с опаской покосился на конверт, поэтому пришлось дополнительно пояснить:

— Тут не набор оскорблений. Здесь приглашение к переговорам. Дело серьезное, касающееся жизни ваших солдат, поэтому вопрос — ты выполнишь порученное тебе задание?

Унтер вытянулся:

— Яволь, герр офицер!

Я кивнул и протягивая пакет сказал:

— В таком случае проверь целостность печатей и распишись в журнале о получении.

Кто-то возможно удивится — на хрена его роспись-то нужна? Но тут дело в общей законопослушности немцев. У них в глубине организма заложена охрененная тяга к орднунгу (читай — страх перед устоявшимися правилами) и после заполнения строчки в журнале, Кёллеру даже в голову не придет втихаря выкинуть опасное послание. Потому как это уже не просто писулька от врага, а официальное письмо, за которое он лично расписался. Причем ключевыми тут являются слова «расписался» и «лично».

В общем, после оставления автографа, фриц был отведен в сторонку, а я, повернувшись к вызванному Журбину, приказал:

— Немца в люльку мотоцикла. Мешок на голову. Отвезти до места. У буденновцев уточнишь, где именно этого фрукта взяли. Судя по тому, что они на карте показывали, это километрах в двадцати отсюда. Но везите не по прямой. Покрутитесь немного, чтобы он расстояние не прикинул, а то мало ли что…

Давно не стриженный Журбин (всеми кудрями, усами и чертами лица удивительно похожий на Сидора Лютого из «Неуловимых») кинув ладонь к панаме, ответил:

— Есть! Сделаем в лучшем виде!

А я попенял вдогонку:

— И в порядок себя приведи, а то скоро косы можно будет заплетать.

На что Ванька, хитро блеснув взглядом лишь кивнул, а меня очередной раз посетила мысль, что без начальственного ора (или шипения) на некоторые командирские пожелания народ с легкостью забивает. И этот ухарь, по доброй воле, точно стричься не станет. Максимум, особо длинные локоны уберет, чисто формально выполнив приказ и на этом успокоится. С другой стороны — пусть его. Санслужба у нас налажена хорошо, вшей в бригаде почти нет, а у Ивана зазноба в наличии, так что чуб парню просто необходим.

От размышлений о фасонах причесок меня отвлек Буденный. Присаживаясь рядом и закуривая, Семен задумчиво почесал гладко выбритый подбородок:

— Ну что командир, думаешь придет германец на встречу? И не слишком ли много мы хотим?

Щелкнув зажигалкой, и последовав его примеру, рассудительно ответил:

— Придут обязательно. А вот насчет всего остального, это уж как повезет. Ну а касательно наших желаний, это ведь как в обычном торге: хочешь получить потребное — проси больше.

— Дык они ж охренеют от наших запросов и сразу пошлют. Чё тады делать станем?

Я вздохнул:

— Тогда план «Б». Воевать начнем. И в листовках пояснять фрицам, почему они вместо скорой дороги домой вынуждены умирать за какое-то уже никому не нужное барахло.

Семен фыркнул:

— Эт пулеметы — «барахло»?

— Угу. Вот на черта дембелю пулемет в Германии? Или патроны? Или шинели с котелками да касками? — задумчиво поглядев на стрельнувшую плохим табаком папироску я продолжил — Поверь, солдатам за годы войны все армейское обрыдло до невозможности. У них одна мечта — в цивильное побыстрее переодеться да с девкой фигуристстой замутить. И если офицерье из-за каких-то сапог или ложек будет подвергать эту мечту опасности, то ведь их и на штыки поднять можно. Кто там потом в бардаке капитуляции станет разбираться в причинах гибели комсостава?

Буденный крякнул:

— Ну ежели так смотреть…

Я кивнул:

— Вот так и смотри. За последний месяц на Крымском фронте было три факта «братания».

Казак удивленно вытаращил глаза, и я быстро поправился:

— Э-э-э… в общем хер его знает как это действо наших пропагандистов правильно назвать, но немцам оно преподносилось именно как братание. И там уж комиссары такую агитацию развели, что немчура своих с семерых солдат потом арестовала. А скольких не арестовала? А сколько озлобились с этого ареста? Причем отметь — фрицы своих смутьянов даже не расстреляли, как это могло было быть раньше, а просто арестовали. То есть их офицерье чует, что все на ниточке висит. Так что думаю, особо брыкаться не должны. Тем более что мы не последние фамильные кальсоны с них сдираем. А казенное, завсегда ценится гораздо меньше чем личное…

Собеседник улыбнулся:

— От ведь фря! Тебя послушал и прямо уверенность появилась. Ты ж и черта убедишь святой водицы испить. Одно слово — характерник!

Если это был комплимент, то он не прошел. Поморщившись, протянул:

— Сень, вот только ты не начинай! Не надо ходить порочной дорогой Бурцева.

Но Буденный внезапно посерьёзнел: