Боевой девятнадцатый

Потом он еще раз побывал в Ростове, когда город снова был захвачен белыми. Полный надежд, он прибежал к своему домику. Ему сказали, что она ушла с красными и не оставила даже записки.

Теперь ошибся он. Встретятся ли они, и кто окажется прав?..

К скамейке неслышно подошла хозяйка и пригласила его к столу. Быльников встал и, отказавшись от ужина, попросил постелить ему во дворе. Но и во дворе ему долго не удавалось уснуть. Он лежал, глядя в распростертое небо, и думал, думал.

VI

Дышат прохладой первые августовские ночи. От ярких звезд тянутся тонкие, как паутинка, лучики света. Между раскинутыми палатками и повозками, припадая на левую ногу, медленно проковылял молодой хорунжий Архип Назаров. От стреляной раны левая нога у Назарова была короче правой и нестерпимо ныла.

Он остановился недалеко от костра, снял кубанку и, сдернув с лица черную повязку, устало опустился на охапку пахучего сена.

На правой стороне лица, через всю щеку, от виска до подбородка, шел красный шрам. Он портил и уродовал красивое лицо казака. Этот страшный сабельный удар Назаров получил в бою под Царицыном в 1918 году.

Зажила рана, но красный шрам, как уздечка, подтянул кожу кверху, и рот перекосился. Назаров делал большие усилия, чтобы губы не кривились, но от малейшего волнения шрам синел, рот перекашивался, и страшным становилось тогда лицо Назарова.

Неподалеку тоскливо и громко заржал жеребец. Назаров вытянулся на сене, оперся на локти, положил в большие ладони свою маленькую голову и долго смотрел то на потухающее пламя костра, то на казаков, лежавших вокруг.

«Дон — это государство, казаки — нация…» — размышлял он.

Назаров видел, как прибывали и вливались в корпус новые части, дивизии генералов Секретева, Постовского, Кучерова. Корпус создавался из добровольцев, из богатых домовитых казаков, и поход обещал быть удачным. Это радовало Назарова и наполняло гордостью. Вчера Назаров видел генерала Мамонтова на смотру в честь прибывшего командующего Донской армией генерала Сидорина. Перед войском был прочитан приказ, и Назаров узнал, что главнокомандующим всеми вооруженными силами юга России назначен генерал Деникин.

И еще вспомнилось: «За верную службу лихим донцам — великое русское спасибо».

Так Мамонтов благодарил казаков, поздравлял их с походом на Москву. Хорунжему казалось, что генерал, произнося эти слова, смотрел на него одного и его одного благодарил за верную службу.

Сладкая дрема охватила Назарова. Издалека доносился однотонный визг колодезного вала: ведро падает на дно колодца, и он хлопотливо стучит. Затем послышалось медленное, тягучее «ур-лю, ур-лю», еще медленнее, пропел вал «у-ур-лю, у-ур-лю» и вдруг оборвался на коротком и тоненьком «у». Тогда наступила необыкновенная тишина. Тлели угли в костре, и кажется, что все кругом заснуло. Только один казак, сидя на корточках и протянув над костром руки, тихо, будто во сне, проговорил:

— А сердцу вот как тяжело, братцы…

Назаров старается понять, о чем говорит казак, но сон властно сковывает глаза.

К костру незаметно подсел солдат в грязной холщовой гимнастерке с раскрытым воротом. Почесывая волосатую грудь, на которой болтался медный крест, он внимательно слушал казака.

— …Три Георгия получил на германской. Служил верой и правдой. На прошлой неделе ездил я в станицу Урюпинскую — бумаги в штаб дивизии возил. Без меня сын от красных прибег. У красных по глупости был… дите несмышленое. За домом отец приглядал, немощный, старый… Богу молился да на печи лежал. Допытался у людей про внука, да и говорит: «Слыхал я, внучок, служил ты у антихристов, у энтих. Правда аль нет?» Загорелся внучок да ему: «Ну, хучь и был, тебе какое дело? Не маленький, знаю, где мне быть, не тебе учить. Лежал бы, ты себе на печи да блох считал». Взвозился дед, заматерился, весь вечер сопел и на печь не полез. Посля угомонился, а обиду затаил. Наутро, не сказавшись внучку, обрядился в мундир, да и уехал в штаб к карателям. Так-то, мол, и так-то: «Заслуженный я, на замирении Кавказа был, с турками воевал, а внучок обижает, у антихристов был, сукин сын, а теперь смеется с меня. Вразумите его за ради бога, посеките трошки». Приехали каратели. Увезли сына в штаб. Сидел на крылечке штаба и дед, курил с казаками да брехал с ними о службе, а вечером один казак и спрашивает: «Ты чего, дедок, дожидаешься?» — «А внучок, говорит, у меня тут, вот и дожидаюсь». Поманул казак деда за дверь и показал: «Иди, во-она туда за бугорочек, там пять березок, а в березках — внучок твой. Иди, присыпь землицей. Какой ни на есть он у тебя, а человек».

Рассказчик умолк, свернул цыгарку, пыхнул дымком и продолжал: