Боевой девятнадцатый

— Друзья, что вы делаете! — возмутился доктор. — Сейчас же по койкам! Вы привлекаете внимание врагов, в вас будут стрелять!..

Но выдержать повелительного тона Зимин не мог. Он знал, что чувствуют раненые-в этот час, и сам был глубоко взволнован радостью победы.

У растроганного Зиновея из смеющихся глаз бежали слезы.

Вера подошла к нему, ласково взяла его под руку и повела к койке, а он, кивнув в сторону окна, сказал:

— Наши взяли. Повоюем, сестренка.

Вера с трудом осмысливала то, что произошло в эти скоротечные часы остатка ночи и дня. Словно от сладкого опьянения кружилась голова, и все неслось перед ней как в розовом тумане. Она не помнила, как, убедившись, что перед ней действительно ее муж, вышла из палаты, как добралась до комнаты дежурного. Сев за стол, она уронила на руки голову и впала в забытье. Она слышала, как по лестнице бегали люди, хлопали дверями, разговаривали, смеялись, и ей хотелось встать и побежать туда, но по всему телу была разлита расслабляющая и приятная истома, и Вера даже не пыталась освободиться ст нее.

Она не слышала, как вошел Григорий Андреевич и положил на ее плечо широкую мягкую руку.

— Вера! Вера Георгиевна!

— Что-о? — произнесла она.

— Проснитесь.

— А я и не думаю спать, — отвечала она, не поднимая головы.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Ну, говорите.

Она открыла глаза, посмотрела отсутствующим взглядом на Зимина.

— Вы очень устали, Вера. Ну что же делать, голубушка. Когда-нибудь отдохнем.

Вера вдруг вскочила, прижала к груди руки и, широко открыв глаза, попятилась назад.

— Он умер? — в ее дрогнувшем голосе прозвучали отчаянье и страх.

Зимину стало не по себе, и он пожалел, что потревожил ее.

— Вера, что с вами! Никто не умер. Успокойтесь.

Зимин взял ее за руки. Они мелко дрожали. Он налил ей в стакан воды и усадил на диван.

«Нервная она и очень впечатлительная, — подумал он, — да и немудрено. Последние ночи она не спала или спала урывками и, конечно, переутомилась. А тут в городе такие события. Несомненно, она знает или догадывается о раненом Быльникове, и это, видимо, ее потрясло. Как в самом деле удивительно складываются судьбы людей…»

Верой, как это бывает после сильного возбуждения, овладело спокойствие и полное безразличие.

— Вот и хорошо, — сказал Григорий Андреевич, гладя ее руку. — Вам необходимо отдохнуть.

— Нет-нет, — слабо улыбнулась Вера, — я не хочу отдыхать. Это пройдет. Это… — она вздохнула и закусила губы. Она попыталась сдержать слезы, но вдруг припала к плечу Григория Андреевича и зарыдала.

— Возьмите себя в руки, Вера, нельзя же так…

— Григорий Андреевич! Дорогой мой, вам все известно, я это знаю, помогите же мне. Не посылайте меня в третью палату. Мне не надо встречаться… невозможно, нельзя.

— Почему? — с легким удивлением спросил Зимин.

— Вы знаете почему.

— А если я скажу вам, что он с казачьим отрядом прорвался через линию белых и перешел на нашу сторону?

Она недоверчиво подняла голову.

— Да-да. Я не обманываю вас, Вера. Я получил о нем самые достоверные сведения.

— Григорий Андреевич, вы уверены в этом?

— Да.

Она облегченно вздохнула всей грудью.

— Он очень тяжело ранен?

— Мы постараемся поставить его на ноги. И обязательно поставим, — уклонился он от прямого ответа. — Вы, разумеется, поможете… Нет-нет, только не сейчас. Потом.

XII

Мамонтовцы отступили в западную часть города и больше активности не проявляли. По разведывательным данным, штабу укрепрайона стало известно, что колонна генерала Постовского поспешно очищает город и движется в западном направлении, к Дону.

Отряды защитников были готовы к новым боям, если бы вдруг противник попытался вернуться обратно. Отдельные группы появлялись на флангах белоказаков, расстраивая их ряды.

В городе за эту неделю впервые было так тихо.

Задержавшийся в бронепоезде Устин Хрущев покинул его позже всех и начал искать свой отряд. К этому времени бои закончились, но воинские части продолжали занимать оборону. На окраине города Устин наткнулся на расположение роты курсантов и среди них встретил знакомого молодого стрелка. Он подошел к нему и, дружески похлопав по плечу, сказал:

— Вот, дружок, должно быть, и война когда-нибудь окончится вот так, враз. И шагай тогда себе по всей земле, куда хочешь, не таясь.

Он спросил о своем отряде и, не получив ответа, смотрел по сторонам, щуря глаза. То здесь, то там появлялись и проходили стрелки, расспрашивая о выбывших из строя раненых, о судьбе товарищей.

На пригорке стоял командир роты курсантов и смотрел в бинокль. На дороге ветерок срывал пыль, завихривал ее в столб, гнал и рассыпал в воздухе. Ласково шумели сады, роняя желтые листья. Хорошо было в эту минуту на душе.

— Закурим, что ли, товарищ Хрущев, — предложил молодой стрелок.

— Закурим. Теперь можно. Но хорошо бы сейчас водички. Во рту пересохло.

Устин сел на землю и стал вертеть цыгарку. Из калитки ближнего дома вышла женщина с ведром. Она постояла в нерешительности, а потом робко спросила:

— Товарищи, можно пройти к колонке?

— А почему нельзя? Можно, — обрадовался Устин появившейся женщине.

— А белые ушли? — оглянулась женщина по сторонам.