Шестой полк, одетый в новенькую, выданную накануне форму, стоял в парадной линейке. Все три тысячи морпехов застыли в строю, пока командир дивизии генерал-майор Брайант, его заместитель бригадный генерал Снайпс и командир полка полковник Мэлколм обошли все батальоны. Потом и они вытянулись по стойке «смирно», и под барабанный бой на плац вынесли полковое знамя. Наше полковое знамя, с серебряными кольцами на древке, символизировавшими походы шестого полка: Доминиканская Республика, Шанхай, Гаити, Исландия... Флаг был огромный, с золотыми кистями. В центре красовалось изображение золотистого глобуса с якорем, орлом и надписью: шестой полк, Корпус морской пехоты Соединенных Штатов. Древко флага венчал золотой орел, держащий в когтях боевые ленты, на которых были увековечены названия мест боевой славы полка: Никарагуа, Бель Вуд, Шато-Тьерри, Гуантанамо Бэй... А сегодня к ним добавилась еще одна — Гвадалканал.
— Парад! Равняйсь! Смир-рно!
И началась церемония награждения отличившихся в боях на Гвадалканале.
— Подполковник Сэмуэль Хаксли...
— Фельдшер Педро Рохас...
— Рядовой Константин Звонски, посмертно...
— Полк! Равняйсь! Смир-рно! К церемониальному маршу! Управление полка прямо! Остальные напра-во!
После парада мы вернулись в палатки.
— Пошли, ребята, поздравим Педро, — предложил Сияющий Маяк.
— Пошли, — согласился Энди.
— С каких это дел мы будем его поздравлять? — недовольно спросил Непоседа.
— Он заслужил свою медаль.
— Ну конечно, наградили офицеров и костоправа.
— Что ты кипятишься?
— А почему нет? Чертов мексиканец заслужил медаль не больше, чем Эрдэ. Почему его наградили, а Эрдэ нет?
— Если они будут награждать всех, кто заслужил, то просто медалей не хватит.
— А Рэд Кэссиди? Ему не полагается медаль?
Эрдэ, молча сидевший на койке, поднялся.
— Пошли, Непоседа.
— Куда?
— Хочу поздравить Педро и поставить ему пива.
Едва улеглось первое радостное волнение, вызванное нашим возвращением обратно в Новую Зеландию, как начали сказываться последствия недель, проведенных в болотах и джунглях Гвадалканала. Чуть ли не каждую ночь меня будили:
— Мак, у испанца жар...
— Мак, индеец в бреду...
— Мак, Эрдэ заболел...
— Мак, с Дэнни беда. Бредит и орет, что не хочет стрелять кроликов.
Ночи бреда и кошмаров, жар и озноб, бледные, изможденные, давно небритые, лица, покрытые испариной. Малярия жестоко терзала всю вторую дивизию. Меня самого схватывало раз десять. Разумеется, в каждом полку существовал небольшой госпиталь, но все было переполнено. Дивизионный госпиталь принимал только самых тяжелых больных. Некоторых удавалось отправлять в большой госпиталь на военно-морской базе, но и там не хватало мест, поэтому в каждом батальоне устроили большую палатку для больных. И в этих палатках, переполненных метающимися в бреду мальчишками, познавалось, что значит слово «друг». Те, кого не зацепила малярия или кто начинал выздоравливать, возились с больными, как с детьми. Мыли, кормили, ухаживали. Мы относились друг к другу с такой любовью, окружали своих боевых друзей такой заботой, на какие не способна ни одна женщина. Сколько ночей я валялся на койке, трясясь от лихорадки, и всегда у моего изголовья сидел Элкью, Дэнни или Эрдэ, которые пытались покормить меня или влить в рот несколько глотков фруктового сока:
— Ну давай же, старый морской пердун, открой свою пасть или я залью тебе сок через задницу.
Они меняли холодные салфетки у меня на лбу, когда жар возвращался. Они укутывали меня одеялами, когда меня знобило. И я делал для них то же самое, когда малярия снова сбивала с ног тех, кто, казалось, уже выздоровел. Время от времени в палатке появлялся Педро или кто-нибудь из санитаров. Они делали все, что могли, чтобы облегчить наши страдания, хотя сами валились с ног от болезни и усталости.
Хинин в таблетках закончился, и нам пришлось принимать его в растворе. Жуткое пойло. Иногда казалось, что легче сдохнуть, чем пить эту дьявольскую микстуру.
День за днем, неделю за неделей малярия кружила над палатками второй дивизии, сбивала с ног сотни и тысячи парней, но всем страданиям когда-то приходит конец, и мы постепенно выздоравливали. Выздоравливали для того, чтобы снова стать в строй.
Поскольку наша штабная рота по численности меньше, чем линейные роты, то в столовой нам требовалась всего половина помещения. Это и подсказало Элкью просто гениальную идею: перегородить столовую пополам и сделать в ней нечто вроде собственного ротного клуба. Идею с восторгом поддержала вся рота и, не дожидаясь официального разрешения, принялась за дело.