Боевой конь

Рядовой Уоррен плохо ездил верхом – я это понял, как только он забрался мне на спину. Он был очень напряжён и при этом болтался в седле, как мешок с картошкой. Не было у него ни опыта и уверенности капрала Сэмюэля Перкинса, ни чуткости и мастерства капитана Николса. Он неловко покачивался в седле и всегда так сильно натягивал поводья, что мне то и дело приходилось вскидывать голову, чтобы хоть немного их ослабить. Зато он был добрым и заботливым хозяином. Он очень хорошо ухаживал за мной, тщательно чистил меня, обрабатывал ссадины и натёртости от седла, которые у меня появлялись очень часто. Так ещё никто обо мне не заботился – с тех пор, как я очутился в армии. Следующие несколько месяцев оказались очень трудными, и, если бы не рядовой Уоррен, я бы вряд ли выжил.

В ту первую военную осень было несколько боев. Но, как и предполагал капитан Николс, нас почти перестали использовать как кавалерию. Теперь мы просто перевозили пехоту. Когда рядом оказывался враг, солдаты спешивались, доставали винтовки из чехлов и отправлялись в бой, а лошадей отводили в укрытие и оставляли под присмотром нескольких рядовых, так что мы толком не видели сражений, только слышали далёкие выстрелы и стрекот пулемётов. Потом солдаты возвращались, и одна-две лошади частенько оказывались без всадников.

Мы постоянно были в пути – всё шли и шли куда-то. Иногда мимо проезжал мотоцикл, вздымая клубы пыли. Тут же слышались отрывистые команды, потом резкие сигналы горнов, эскадрон сворачивал с дороги, и солдаты шли в бой.

Во время этих нескончаемых походов и холодных ночей рядовой Уоррен стал всё чаще разговаривать со мной. Он рассказал, что в том же бою, в котором погиб капитан Николс, застрелили лошадь, на которой он ехал. А всего несколько недель до этого он был самым обычным парнем и учился кузнецкому делу у своего отца. И тут началась война. Он сказал, что не хотел идти на войну. Но сквайр поговорил с его отцом, и тому ничего не оставалось делать, как отправить Уоррена на войну – отец снимал у сквайра дом и кузницу и не мог его ослушаться. Рядовой Уоррен с детства возился с лошадьми и потому записался в кавалерию.

– Знаешь, Джоуи, – сказал он однажды вечером, вычищая мне копыта, – я думал, что вообще больше никогда не смогу сесть на лошадь после того первого боя. Как ни странно, Джоуи, я не боялся выстрелов, нет, совсем не боялся. А вот про то, чтобы снова сесть на лошадь, даже думать не мог. Удивительно, правда? Я ведь собирался в кузнецы и столько возился с лошадьми. Ну, теперь-то я уже не боюсь. Это всё ты, Джоуи. Ты помог мне снова поверить в свои силы. Мне кажется, что теперь я способен на что угодно. Когда я сажусь на тебя, как будто превращаюсь в настоящего рыцаря.

С приходом зимы начались затяжные дожди. Сначала мы были рады – улеглась пыль и пропали мухи. Но скоро все дороги раскисли, и под копытами чавкала грязь. Солдатам приходилось разбивать лагерь прямо под дождём. Все были мокрые – и люди, и лошади. От дождя невозможно было нигде укрыться, и по вечерам мы засыпали, стоя в холодной, липкой грязи. Рядовой Уоррен заботился обо мне изо всех сил. Он старался найти для меня укрытие, а когда удавалось раздобыть сухой соломы, тщательно вытирал меня, чтобы я хоть немного согрелся. И всегда следил, чтобы в моей торбе было достаточно вкусного овса. Неделя сменяла неделю, и вскоре уже все бойцы заметили, как он меня любит и гордится моей стойкостью и терпением. А ещё они заметили, что я тоже его люблю. «Как было бы здорово, – иногда думал я, – если бы он обо мне только заботился, а ездил на мне кто-нибудь другой».

Рядовой Уоррен много говорил о войне. Наш эскадрон, по его рассказам, отправили в запас, в тыл. Судя по всему, обе армии не могли продолжать боевые действия в грязи и решили окопаться и подождать. Землянки постепенно превратились в окопы, а окопы соединились друг с другом, так что от самого моря до Швейцарии протянулась целая сеть окопов и траншей.

– Весной, – сказал он, – нас снова пошлют на передовую, и опять начнутся бои. Мы будем очень нужны армии, потому что кавалерия может пройти там, где не пройдёт пехота, к тому же кавалерия значительно быстрее пехоты и способна добраться туда, где уже нет траншей. Мы покажем пехоте, как воевать, – говорил он. – Но прежде всего нужно пережить зиму, дождаться, когда грязь подсохнет, и тогда кавалерия сможет показать себя.

Всю зиму мы с Топторном старались помочь друг другу укрыться от дождя и снега, а всего в нескольких милях от нас днём и ночью строчили пулемёты и грохотали пушки. Мы видели, как мимо проходят весёлые солдаты в касках – улыбаясь, посвистывая, напевая и подшучивая друг над другом, они шли на передовую. А ещё мы видели, как возвращаются те, кто выжил, – измученные, молчаливые, промокшие до нитки под проливным дождём.

Время от времени рядовой Уоррен получал письма из дома и шёпотом читал их мне, чтобы никто не подслушал. Все письма были от матери и почти не отличались одно от другого.