Боевой шлюп «Арго»

Ствол яблони треснул. Еще ночью Егор услышал этот сухой треск, но вышел проверить только утром. Вроде и мороз не сильный. Однако дерево погибло. Егор обошел яблоню кругом, утаптывая снег. Снял перчатку, провел рукой по обледеневшей коре. Можно оставить до весны, но лучше срубить сейчас, хотя в печку отсыревший ствол пойдет вряд ли. Егор вздохнул и побрел к дому за топором.

Когда он вернулся, под яблоней кто-то сидел. От неожиданности Егор выпустил топор, и тот мягко шлепнулся в снег. Сидящий под яблоней вздрогнул, на минуту оторвался от своего занятия и недовольно оглядел Егора. Гость был стар, лыс, а точнее, плешив – розовое темечко сквозило, по бокам топорщился седой волос. Человек был одет в старинный камзол, основательно потертый на локтях. Сидел, подвернув под себя ноги, и на коленях его высилась гора папок. Он развязывал папки, перекладывал документы – но, приглядевшись, Егор понял, что бумаги рассыпаются в прах в руках старика.

– Мышь, – бормотал тот, подхватывая клочки старательно и бесцельно. – Мышь все поела, проклятая, все сожрала.

Сердце Егора стукнуло и скакнуло к горлу. На мгновение сад крутнулся, подставив белые снежные бока, но Егор удержался на ногах. Он шагнул к старику:

– Архивная мышь?

Бумагель закивал:

– Всё съела, гадина, ничего не пощадила.

Егор сглотнул. Он видел невозможное. После десятков проверок и медкомиссий… Справка валялась где-то в дровяном шкафу, но содержимое ее Егор хорошо помнил – стопроцентный иммунитет. Откуда же взялся в зимнем саду Бумагель? Почему не тронули его яблони?

Не успел Егор это подумать, как из-под снега протянулся тонкий корешок. Нежно, робко притронулся корень к упавшей папке – и та исчезла. Не рассыпалась, а именно исчезла, будто и не было ее никогда. А корешок уже тянулся дальше, к голеням архивариуса, обтянутым старыми гетрами.

Егор и сам не заметил, как схватил Бумагеля за плечо и отшвырнул прочь, а потом наступил на корень и топтал его, топтал, пока тот не втянулся обратно в землю. Когда Егор оглянулся, старик невозмутимо собирал в папку рассыпавшиеся листки.

Егор шагнул к архивариусу, присел рядом, ощущая слабый запах плесени от камзола и папок с бумагами. Плечо архивариуса было твердым на ощупь и теплым. Обычный рассеянный пенсионер нес документы в собес… Егор понял, что его руки дрожат.

– Скажи… – Голос дрожал еще сильнее, чем руки. – Скажи, что случилось с Роб Роем Бесстрашным?

Старик горестно покачал головой:

– Роб Рой умер. Все они умерли. Роб Рой говорил – береги бумаги, в них наша история, без них мы исчезнем. А я не сберег вот… – Он развязал следующую папку, и на снег посыпалась бумажная труха. – И они исчезли. – Бумагель поднял на Егора слезящиеся глаза.

– Что случилось с Городом? – Егор ощутил, как его голос истерически взвинчивается. – Отчего…

Он хотел спросить, отчего погиб Город, но так и не спросил. Он понял. Пятнадцать лет. Пятнадцать или даже больше. Как Роб протянул эти пятнадцать лет там, в месте, куда свозят умирать? Пятнадцать лет Робка – Роб Рой, верный страж Города – пытался сохранить море, и серый волнорез, и фонтаны городского парка, и архивы Бумагеля, и даже оплывающую громаду Герцогского дворца. Пятнадцать лет… Надеялся ли он, что легендарный правитель в последний миг придет ему на помощь? Или все забыл, и за вытекающей изо рта кашей – или что они там едят? – лишь изредка мелькали всполохи: дерево, улица, дом…

Егору стало страшно. Он вскочил. Яблони, казалось, надвинулись, зашептали угрожающе. Надо бежать, надо дать яблоням закончить свое дело – ведь, если Бумагель сидит здесь, значит, нет у Егора никакого иммунитета. Он заразится, сойдет с ума, и его увезут туда…

…туда, где умирают. Где умер Робка, и теперь никогда не узнать – кем же был Егор в Городе. А история рассыпается ворохом трухи, и вот новый корешок уже тянется к Бумагелю. Вот он впивается в оставшуюся папку, а та медлит, не спешит исчезнуть – может, что-то особо важное заключено в ней, самое важное для Города. Егор протянул руку…

…и с рассыпающейся страницы, будто нарочно, глянула гравюра – белый слон. Увенчанный герцогским паланкином белый слон. И тогда Егор…

…Он завернул за дом, хлюпая носом, вытирая рукавом сопли и кровь – Серега все же не подрассчитал, и теперь по губам текло.

Робка сидел на земле. Сидел, недоумевающе и счастливо улыбался. Увидев Егора, он помахал рукой и с трудом начал подниматься.