Боевые асы наркома

– Леннарт, Леннарт, прошу вас, без церемоний. Мы не на плацу и не на фронте. Ни к чему звания и должности. Прошу, присаживайтесь, Франк. – Хайнце чуть наклонил голову и добавил, понизив тон: – Я тоже не очень люблю гестапо, хотя польза от них стране очень большая, а я представляю всего лишь СД. Но позвольте налить вам вина. Мы ведь собрались здесь не о делах разговаривать, а просто провести приятно вечер.

Приличия было соблюдены, честь и достоинство бравого фронтовика не тронуты, соответствующие признания сделаны, как и полагается, вполголоса. И можно не играть лицами, а предаться действительно приятной беседе, попробовать местную кухню и хорошее вино. Кстати, вино было румынское, и совсем недурное. Не зря сам Сосновский рекомендовал генералу этот ресторанчик. Беседа текла, как и полагается, плавно, кочуя от темы женщин до воспоминаний о прошлом. Охоты, морские забавы, кадетские юношеские дуэли. Сосновский блеснул знанием немецкой классической драматургии и подходами к определению качества вина.

Чем хороша первая встреча с интересующим тебя человеком, что она как бы не обязывает говорить о делах, а, наоборот, предписывает избегать подобных тем. Это классический этикет. Сосновский знал, что именно сейчас Хайнце не будет его прощупывать, он будет только присматриваться и запоминать все, что станет известно о его новом знакомом. И если этот майор возбудит в нем интерес, то штандартенфюрер займется его разработкой ненавязчиво и неторопливо, если не станут торопить его другие дела. Не станет он торопиться. Генерал два дня назад проболтался, что его хороший знакомый из СД прибудет для работы, и он большой специалист по националистическим кругам.

Этого Сосновскому было достаточно, чтобы понять, что к чему. Он хорошо знал, что разведка любой страны в любой точке мира не кидается как в омут головой в неизвестную ситуацию. При такой работе все планируется, определяются точки приложения сил, выделяются лидеры, с которыми предстоит контактировать, формируется досье на каждого из них. Более того, находятся предварительно агенты влияния, которые прибывшего специалиста из разведки введут в нужные круги, порекомендуют, представят или просто намекнут, что это нужно и интересно. И даже весьма полезно.

Максим прекрасно знал, кто эти вооруженные люди. Во-первых, он вышел на единственную базу УПА под Харьковом, о которой Платов знал совершенно точно. Во-вторых, Платов перед отправкой группы детально описал Шелестову все видимые различия между советскими партизанами, пусть и украинцами, и националистическими вооруженными отрядами, которые ненавидели все советское, а чаще всего и русское. И когда его, едва держащегося на ногах и с пустым автоматом, захватили на опушке и привели в землянку командира, он сразу заметил и кое-где видневшуюся оуновскую символику, и полное отсутствие красных звездочек или полосок красной ткани на головных уборах бойцов.

– Кто такой, почему по лесам с оружием ходишь? – прищурившись, спросил Шелестова широкоплечий мужчина в польском кителе с большими накладными карманами.

Такие кители, чаще польские или чешские, польские или немецкие сапоги, головные уборы носили те, кто прошел командирскую подготовку на территории Польши, Чехии, а потом был заброшен сюда, на Украину, для командования боевыми подразделениями. И этот один из них. Но сейчас Шелестову следовало разыграть спектакль, который вызвал бы доверие этих людей гораздо больше, чем любой, самым тщательным образом изготовленный документ. Этот психологический трюк Шелестов отрабатывал в кабинете Платова и под непосредственным надзором комиссара госбезопасности. И сейчас Шелестов стоял уставший, еле держась на ногах, и готовился сыграть свою смертельно опасную роль. Ему могли не поверить и расстрелять, ему могли поверить и расстрелять. А могли и просто расстрелять, не задумываясь. Просто из опаски, что он может оказаться врагом. Так, на всякий случай.

– Ты что, язык проглотил?

– А я тебе ничего отвечать не буду, собака красная! – взорвался Шелестов. – Мои товарищи погибли, такие, как ты, их убили! Я за свою Украину сражаюсь, каждому за нее глотку перегрызу, а вы, приспешники московские, идите к себе, убирайтесь с моей земли. Потому что, сколько бы вы наших ни убили, они из могил будут подниматься и голыми руками вас будут рвать, зубами грызть! И я буду, за хлопцев моих, за землю мою…

Шелестов поперхнулся, почувствовав, что напряжение сил было слишком велико. А еще усталость, а еще он не ел почти трое суток, и такой всплеск эмоций он почувствовал, что пальцы похолодели и в глазах помутилось. «Конец! – успел подумать он, падая. – Грохнусь, и меня убьют». У него не было сил даже руку поднять, чтобы смягчить удар от падения, он просто провалился в серое тошнотворное марево.