Пространство, разделявшее войска, которые еще уцелели, всё было залито кровью, наполнено ранеными и убитыми, и эти последствия поражения сильно затрудняли действия римского военачальника. И в самом деле, кучи трупов, истекающих кровью и наваленных друг на друга, а также вооружение, разбросанное повсюду в беспорядке вместе с людьми, мешали движению построенного правильно войска. Тем не менее Публий распорядился перенести раненых в тыл, гнавшихся за неприятелем гастатов отозвал звуками трубы назад, поставил их впереди поля сражения против неприятельского центра, а принципам и триариям велел тесно сомкнуться в ряды на обоих флангах и проходить вперед мимо трупов. Когда пространство это было пройдено и принципы поравнялись с гастатами, полчища с величайшей яростью и стремительностью ударили друг на друга. Воюющие были почти равносильны по численности и воодушевлению, равно по вооружению и храбрости, посему исход битвы долгое время оставался неизвестным, ибо сражавшиеся считали своим долгом держаться на своих местах до последнего издыхания. Наконец возвратились из погони за конницей Масанасса и Лелий и каким-то чудом вовремя подоспели к делу. Нападение произведено было ими с тыла, благодаря чему большая часть воинов Ганнибала истреблена была на месте, а из бежавших уцелели лишь весьма немногие, потому что в деле участвовала конница и местность была ровная. Потери римлян убитыми превышали тысячу пятьсот человек, карфагенян было убито больше десяти тысяч и немного меньше взято в плен. Так вышеназванные военачальники завершили последнюю битву, окончательно решившую распрю в пользу римлян" [Polyb., XV, 12–15, 1; пер. Ф. Г. Мищенко; cf. Liv., XXX, 33, 12–16; 34; 35, 1].
По мнению Г. Дельбрюка, план битвы, задуманный Ганнибалом, был гораздо более виртуозным, чем это представлено у Полибия и следующего ему Ливия. Понимая, что он не сможет противостоять римской кавалерии, карфагенский полководец будто бы отдал приказ своим всадникам обратиться в самом начале боя в притворное бегство и тем самым увести за собой конницу неприятеля. Чтобы выиграть время для проведения решающего маневра, Ганнибал подкрепил первую линию своей армии, полностью состоявшую из легковооруженных застрельщиков, тем небольшим количеством слонов, которое у него имелось. Тяжелая пехота была выстроена в две боевые линии, причем вторую составляли ветераны Ганнибала, которые и должны были нанести главный удар.
Схема сражения при Заме
Серебряная монета из Нового Карфагена (237–209 гг. до н. э.)На аверсе изображение Геракла (Мелькарта), увенчанного лавровым венком, с палицей на правом плече; на реверсе изображение шествующего африканского слона (Sylloge Nummorum Graecorum Copenhagen: The Royal Collection of Coins and Medals, Danish National Museum. Vol. 8: Egypt, North Africa, Spain and Gaul. Copenhagen, 1982. № 293)
Как только неприятельские всадники покинули поле боя, карфагенский полководец отвел легковооруженных и двинул вперед фалангу карфагенских граждан. После того как она завязала сражение с противником, Ганнибал разделил вторую фалангу на две части, которые стали обходить справа и слева строй сражавшихся карфагенян. "Это то же самое движение, которое африканцы произвели при Каннах, с тою лишь разницей, что оно началось позднее; поэтому отрядам предстояло совершить более длинный путь"[207]
. Если бы ветераны Ганнибала смогли нанести фланговый удар по римской пехоте в то время, как с фронта ее теснила фаланга карфагенских граждан, судьба битвы была бы решена. Однако Сципион вовремя заметил и разгадал маневр своего гениального противника. Чтобы парировать его, он также разделил свою вторую линию и противопоставил ее наступавшей справа и слева второй линии карфагенян. Сражение затянулось и приняло еще более ожесточенный характер. Неизвестно, на чью сторону склонилась бы фортуна, если бы в этот момент на поле боя вновь не показалась римская кавалерия, которая ударила в тыл карфагенянам[208]. Это решило судьбу сражения, судьбу войны, судьбу Карфагена и поставило точку в военной карьере величайшего полководца древности. Красивая картина битвы, и даже если она далека от действительности, она очень хорошо соответствует тому образу победителя при Каннах, который создали античные историки[209].