Боевыми курсами. Записки подводника

- Товарищ командир, разрешите поздравить вас с победой! - обратился ко мне Николай Николаевич Прозуменщиков.

- Благодарю вас, Николай Николаевич, но это мне положено поздравить всех вас с очередной победой. Товарищ Быков, передайте по отсекам мое поздравление с победой всему экипажу.

- Есть передать по отсекам ваше поздравление с победой, - репетовал Быков, и тут же понеслись его команды по кораблю. - В первом, втором, четвертом, пятом, шестом, седьмом, - громко передал команды Быков.

- Есть в первом! Есть во втором! Есть в четвертом! Есть в пятом! Есть в шестом! Есть в седьмом! - бодро ответили командиры всех отсеков.

- Командир подводной лодки поздравляет весь личный состав с боевым успехом.

В ответ раздались оживленные возгласы…

Отойдя от места атаки фашистского десантного корабля на несколько миль на запад, мы приступили к перезарядке носовых торпедных аппаратов. Как и все предыдущие перезарядки, она прошла успешно в еще более короткие сроки. Торпедисты Неронов и Ванин вновь продемонстрировали свое высокое мастерство и умение. И вновь боевой листок запестрел благодарственными словами в адрес наших прославленных торпедистов.

Через день мы вновь повстречали врага, но на этот раз поменялись ролями: охотниками были немецкие противолодочные корабли. Они обнаружили нас вскоре после нашего очередного предутреннего погружения. Первая серия глубинных бомб разорвалась прямо над нами, от взрыва с подволока и бортов посыпалась теплоизоляционная пробка, и погас свет во всей подводной лодке, но электрики, невзирая на продолжающуюся бомбежку, быстро устранили неисправность освещения. Противник упорно преследовал нас, взрывы глубинных бомб сотрясали корпус подводной лодки в течение многих часов. Всего было сброшено и зарегистрировано 65 разрывов глубинных бомб.

На бомбежку каждый реагировал не похожим друг на друга образом. Рыжева клонило в дремоту, кто-то то и [311] дело хлопал дверью гальюна, некоторые принимались бесконтрольно уничтожать приготовленные для продажи запасы. Борис Максимович Марголин с присущей ему лукавой улыбкой между рисованием катеров и разрывов складывал руки крест-накрест и почесывал правой рукой левый локоть и наоборот, периодически бормоча себе под нос, что, мол, не попадет гад; вот и в этот раз промазал. Емельяненко начинал без конца кашлять, держась за горизонтальные рули, а Голев, оказывающийся по боевому расписанию у ног боцмана, закрывал глаза и приоткрывал рот, складывая губы в трубочку. А я или протирал коленями в боевой рубке паел, крутясь вместе с перископом, или, если погружались ниже перископной глубины, сидел в рубке и обреченно ждал доклада о течи, повреждении или чьей-нибудь травме. Последнего я боялся больше всего, мне не хотелось никого терять, лишь бы все остались целы…

Противолодочные корабли мы обнаруживали, как правило, на близкой дистанции, поэтому только высокая боевая готовность корабля и отличная выучка экипажа, в первую очередь акустиков и вахты центрального поста - горизонтальщиков, трюмных и рулевых во главе с вахтенным офицером, могли обеспечить уклонению успешный исход. Но кто может знать, чего стоили нам эти минуты бездейственного ожидания и скоротечного маневрирования. Полагать, что мы привыкли к глубинному бомбометанию, будет ошибочным. Каждая бомбежка изматывала наши нервы и чудовищно угнетала. Скажу не лукавя, что во время бомбежки подводной лодки каждого подводника, будь то офицер или матрос, охватывал мучительный страх смерти, который приумножался ощущением собственного бессилия и неспособности противостоять бесчинствующему врагу. Такой же страх, возможно, овладевает морякам на надводных кораблях, которые бомбит авиация, но они бывают в состоянии отразить налет, а мы - нет.

Однако осознание святости и непреложности служебного долга позволяло каждому члену нашего экипажа заглушить в себе возникающий страх. Сказывалась сила политического и нравственного воспитания команды. [312]

Известно, что наука признает три формы страха. При первой форме человек к осмысленным поступкам не способен и сразу начинает паниковать. При второй форме снижается осмысленность поведения, но человек остается способным к разумным поступкам. И наконец, при третьей форме при любой опасности люди проявляют повышенную находчивость и выдержку, ощущают прилив сил и боевое возбуждение. Я полагаю, что именно эта третья форма и имела место на нашей лодке. Вполне прав А.С. Макаренко, когда говорил: «Храбрый - это не тот… который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости быть не может».