Бог-без-имени (СИ)

Они двинулись: Фьольвир шагал за Унномюром, но видел лишь свет. Причем было без разницы, закрыты его глаза или открыты. Свет колыхался пологом. А черная точка танцевала, изредка выбрасывая в стороны тонкие волоски. Казалось, паук пробует выбраться из дыры.

— Выйдем не там, где Мтаг, — сообщил Унномтюр.

Фьольвир вздохнул.

— Хворвика мы все же зря.

— Нет! — разозлился Унномтюр. — Нет! Это была необходимость! Или мне нужно было выбрать того, с ножкой от стула?

— Ты мог справиться с охранниками и без нас, — сказал Фьольвир. — Так ведь?

Унномтюр похлопал его по ладони на своем плече.

— А что бы делал тогда ты, арнасон? — спросил он. — Наблюдал, героически стоя в стороне? В носу ковырял? Мне ужасался? Нет уж. Герой сражается. Герой действует. Я не собираюсь все делать за тебя.

Какое-то время они шли молча.

— Так вот, — сказал Унномтюр, поворачивая из света в свет, — про правду и ее последствия. Тебе еще интересно, арнасон?

— Не очень, — сказал Фьольвир.

Он считал и слушал свои шаги, ловил бедром полу везинга, чувствовал под пальцами оспинки на топоре. Была бы еще лодка, и можно подумать, что плывешь в Тааливисто. А на берегу уже отец, Хейвиска, Гайво гавкает.

— А зря, — сказал Унномтюр. — Ты послушай. Вот если бы ты знал одну правду Мтага, что все боги — большое зло, и люди — зло, и весь мир — пыль, стал бы ты героически всех и все спасать?

— Ради чего? — спросил Фьольвир.

— Не ради чего, а просто, потому что так надо. Стал бы? Если бы у тебя был выбор?

Фьольвир задумался.

— Нет, наверное, — сказал он после десятка пройденных крафуров. — Если все оно никуда не годное, к чему спасать?

— А людей не было бы жалко?

— Так зло же.

— Во-от, — протянул Унномтюр. — И ты мне еще про Хворвика… Стражников жалко было?

— Так они нападали!

— Все равно люди.

— Так убили бы!

— То есть, защищаясь, не жалко? Хорошо. Пусть. Теперь, если бы ты знал мою правду, арнасон. О том, что мир, не важно, плохие или хорошие боги им правят, ждет гибель, смерть всего живого, и никто этого не заслуживает… Ты бы стал его спасать? Если бы это зависело от тебя?

Тонкий путь уходил под ноги крафур за крафуром, а Фьольвир молчал.

— Эй, — позвал Унномтюр. — Ты уснул, арнасон?

— Я думаю, — сказал Фьольвир.

— О чем?

— О том, что я… что мне, может быть, все равно. Если бы я умер…

Унномтюр остановился. Фьольвир ощутил, как везинг на груди собирается в складки под чужими пальцами.

— Все равно? Умер?

Свет зарябил у Фьольвира в глазах.

— Мы зачем идем? — выдохнул ему в лицо Унномтюр.

— Спасти мир, — ответил Фьольвир.

— Но тебе, кажется, этого не хочется?

Щеки, глаза Фьольвира обдало жаром. Но он смело посмотрел в свет.

— У меня никого нет, понял? — выкрикнул он. — Я иду не знаю, зачем, и ты долбишь мне: надо, надо, надо! Люди же! Боги же! Тьма же! Ай-яй-яй! Все кончится! Шкатулка эта хитровыделанная. Дверь, вахены. Как же так? Больше некому. А мне на все наплевать, понял? На все!

Несколько мгновений стояла тишина, и Фьольвир слышал только свое дыхание.

— Понял, — наконец негромко сказал Унномтюр. — Понял, арнасон. Такое бывает. Такое и у меня было, когда происходили вещи, которые мне лично были противны. О которых я сожалел, даже если их делал не я, но случались они при мне, а я никак не мог этому помешать. Ничего не хотелось, сил не было. Но давай об этом позже? — Он встряхнул спутника так, что у того клацнули зубы. — Когда мы догоним и убьем Мтага, арнасон, ты сможешь жаловаться, сколько и кому хочешь. Мне, мертвецам, Йоруну со Стергруном, всем войца-пекка разом, воде и небу. Даже старику Хэну сможешь рассказать, как я тебя мучал и истязал, он всех внимательно слушает, хотя кажется, что спит во время исповеди. А потом я лично отвезу тебя в Тааливисто. Думаю, мне разрешат. Все, тебе легче?

— Нет, — сказал Фьольвир.

— Бывает. Потом пройдет.

Унномтюр снова положил руку спутника себе на плечо, и их путешествие по тонкому пути продолжилось. Свет покачивался перед Фьольвиром. Он думал, что можно, наверное, было бы сесть и никуда не идти, потеряться, раствориться, но Унномтюр тогда взвалит его на спину и понесет. С него станется. Почти герой на чужой спине — куда это годится? Нелепица. Дурь.

Он думал, что не так спасают мир. Когда рядом напарники, воины и друзья, боги и ваэны, за спиной — дома, женщины и дети, а напротив — враги, пусть хоть тьма до неба, вот как спасают. В одном строю, с криками «Хейя, Накки!», потому что Наккинейсе была ко всему прочему и богиней победы. А когда ты бежишь за каким-то макафиком, и приходится лить кровь, как воду, направо и налево, а ты одной ногой в лодке… и Хейвиска, милая Хейвиска ждет его…

— Шевевелись, арнасон! — поддернул его Унномтюр.

— Шевелюсь.

Сбитый с мысли, какое-то время Фьольвир шел за спутником быстрым шагом, но через десяток-другой пройденных крафуров снова зашаркал, поплелся нарочито медленно, заставляя провожатого подстраиваться под неспешный ритм. Потом уже и закапало, и свет перед глазами ощутимо замерцал, словно дождь имел над ним некую власть. Фьольвир зажмурился. Стало легче.

— Капает? — спросил Унномтюр.

— Да.

— Тогда будем выбираться.