Бог-без-имени (СИ)

Темнота облепила на Фьольвира, полезла за пазуху, в волосы, в глаза.

‒ Ты мертв, человечек, ‒ дохнула она в лицо. ‒ Ты мертв, убит кааряйнами там, в своем Бьеннтестаде! Ты лежишь у ворот, со стрелами в спине и в ноге, со вспоротым боком и раскроенной ладонью. Ты мертв, уже несколько мгновений мертв, но твой мозг еще жив, и он, угасая, породил забавную иллюзию, заставив тебя поверить в то, что ты выжил, что тебя спас некий безликий божок Унномтюр, потому что нуждался в герое.

Боги придумали для тебя шкатулку, гнусного макафика и тонкий путь с ключами. Да, человечек, да, придумали, чтобы твоя боль и злость от кровожадного убийства угасли и не затекали, не портили их мирки. Ты ‒ герой, человечек, значит, беги, спасай, не думай.

В преддверии смерти время течет, как патока, как густой мед, собираемый вами для косматого Аттитойне, медленно, почти незаметно. В одно мгновение умещаются часы, дни, недели. Ты мертв, но плывешь в море на утлой лодчонке, сражаешься с Коггфальтаддиром, пробираешься по горам и равнинам в поселки, преследуешь макафика, который, как ни удивительно, оказывается всегда рядом, но все же недосягаем.

Ты мертв, но еще живешь внутри себя. Пожалуй, через сомнения и страхи вырастаешь в настоящего героя. А как иначе? Богам, видишь ли, нужны мертвые герои. Нет страданий, нет отчаяния и богохульства, нет разрушительной энергетики насильственной смерти. Да, человечек, тебе дарят иллюзию, такую же, как и Тааливисто.

И вот теперь ты стоишь напротив меня, чтобы сразить и освободить их. И, конечно, я тебе подыграю. Вонзи в меня топорик, и я загнусь, сложусь, растаю, ты возьмешь шкатулку и выберешься за дверь, исполняя свою геройскую миссию.

Но знай, ты ‒ мертв. Ты ‒ мертв, Фьольвир Маттиорайс! И последние крохи жизни с тенью дыхания покидают тебя сейчас! Вот правда, человечек, настоящая правда про жизнь и смерть героя. Как она тебе?

Тьма отступила. Фьольвир, склонив голову, стоял неподвижно. Казалось, что жестокие слова превратили его в камень. Потом он все же пошевелился и издал странный звук, засмеялся и тут же оборвал смех.

‒ Не сходится, ‒ сказал он, подняв взгляд на тьму.

‒ Что не сходится? ‒ спросила тьма.

‒ Если я мертв… умираю… То боги не могли играть мной, потому что их пять лет уже нет. Не сходится.

Фьольвир улыбнулся.

‒ И еще, ‒ сказал он. ‒ Если это мои фантазии, что я герой, и все прочее, Унномтюр, чудовища, макафик со шкатулкой, то ты… Ты не должна была говорить мне о том, что я мертв, это ведь моя фантазия, и ты действуешь так, как я захочу. А ты вдруг решила мне ‒ правду.

Тьма пожала плечами.

‒ М-да, тут ты меня уел. ‒ Белесые пятна глаз превратились в щелочки. ‒ Я подумала: герои же не отличаются умом. Натарабанила, что в голову пришло, ну, такое, более-менее похожее…

‒ И что теперь? ‒ спросил Фьольвир.

‒ Можешь идти, ‒ сказала тьма. ‒ Проведи весело последние деньки там, в своем мире. Я скоро буду.

‒ А шкатулка?

‒ Останется при мне.

Фьольвир мотнул головой.

‒ Я не могу этого позволить.

‒ Ах, да, ‒ сказала тьма мягким, насмешливым голосом, ‒ ты же герой. Я видела это в тебе. И видела крупицу божественной силы, что Боросово семя дарит всем героям. Она мала, глупый человечек, она крохотна. Она как искорка во всепоглощающем мраке. Она слишком слаба, чтобы представлять из себя серьезную опасность.

‒ Ульфха тоже так думала! ‒ крикнул Фьольвир.

Тьма рассмеялась.

‒ Да, ты храбр. Но неужели ты думаешь, что у меня нет своих храбрецов?

Край хелька отдернулся, и перед Фьольвиром вылепились из мрака одетые в черную чешую существа. Они были в два раза выше Фьольвира и походили на ящериц, вставших на задние лапы. Из широких пастей то и дело выглядывали алые языки, похожие на всплески пламени, которому мало было места в глотке.

Зубы, когти, крючки шипов, слизь и толстые обрубки хвостов. Вахены. Фьольвир не сомневался, что видит именно их. В лапах вахены держали кривые мечи и копья, кованные из черного железа. Глаза тлели как угольки.

‒ Ну, что? ‒ спросила тьма, когда вахены тремя плотными рядами встали перед Фьольвиром. ‒ Ты все еще хочешь отнять у меня мое?

‒ У меня нет другого выхода.

‒ Как это забавно! ‒ Тьма хохотнула. ‒ Еще недавно ты вовсе не видел себя героем. Ты же рвался в Тааливисто, человечек! В место отдыха, где такие же души, потеряв свои тела, предаются праздным развлечениям. Что изменилось? Выйди за двери и плыви. Так уж и быть, я дам тебе несколько дней.

‒ Добренькая?

‒ Нет. Я ‒ тьма. Доброта, долг ‒ это человеческие понятия. Вы их столько наплодили, что даже к богам прилипло. А я от всего этого свободна. Мне просто, человечек, нужно подготовиться.

‒ Я уже был в Тааливисто, ‒ сказал Фьольвир.

‒ И что, не понравилось?

‒ Нет.

‒ Это, поверь, не моя печаль, человечек.

‒ А если я…

Фьольвир почувствовал, что кто-то тянет штир у него из-за пояса, и дернулся было, но услышал шепот:

‒ Говори, арнасон, не останавливайся. Я у тебя на время позаимствую.

Унномтюр! Фьольвир не видел своего провожатого, но щипок пониже спины ощутил. Радость вспыхнула в нем. Не фантазия, не призрак в голове!

‒ Говори, ‒ чуть ли не в ухо ему дохнул Унномтюр.