Бог без машины

Уважаемые господа, я лично провел предостаточно времени в этом спеццентре. На самом деле, сотрудника фактически принуждают туда ехать. Отказался — прощай карьерный рост, а то и работа. Детектор лжи — цветочки. На заводе установлены камеры видеонаблюдения, работники не имеют права разговаривать друг с другом, отойти от рабочего места, даже если линия стоит.

Компания скорее напоминает секту: каждый знает свое место, налицо строгая иерархия. Налицо культ личностей; никакого отношения к цивилизованному менеджменту ее система управления не имеет; все эти слова о приоритетах жителя села — чепуха, люди крайне обнищали (лучшим стимулом по-прежнему являются деньги); все высокие результаты достигнуты только за счет принужденческой методологии.

Лично о Кустове: человек действительно интересный, но с крайне преувеличенной оценкой роли психологии в менеджменте, недооценивает рабочий персонал и переоценивает роль управленцев, критерием отбора которых, по существу, являются родственные связи. Неотъемлемым элементом речи этого человека, защитившего диссертацию, является мат…

Я шел в приемную Кустова с блокнотом, переполненным вопросами. «Эфкианец» ждал меня за столом в костюме такого же цвета, как масляные резервуары. Кабинет был обставлен минималистично, на стенах скучал абстракционизм.

— Вы уверены, что противопоставление эмпатической и рационально-достиженческой мотивации не ложное?

— Почему? Это же очевидно, это показало наше исследование. Эмпатия — особый канал коммуникации — помимо аудиального, кинестетического и так далее. Привычка считывать чувства других формируется у народа, который много чего в жизни повидал.

— Разве у всех поголовно крестьян эмпатическая мотивация?

— Да. Лишь пять процентов допускали, что могут стать предпринимателями — то есть более-менее были похожи на «достижителей».

Когда я переслушивал запись разговора, поразило, что Кустов угадал со ставкой на общину, но не понял, как работать со второй важнейший ценностью крестьян. «Эфко» они воспринимали как бар, представлявших другой, враждебный мир. Пришельцы не возделывали землю, имели с ней лишь имущественные отношения. А земля для крестьянина — божество, поэтому колхозники Кустова пребывали в плену у генетики русской деревни.

Писатель Глеб Успенский говорил, что зависимость от земли освобождает крестьянина от ответственности за поступки: «Раз он делает так, как велит хозяйка-земля, он ни за что не отвечает: он убил человека, который увел у него лошадь, — и невиновен, потому что без лошади нельзя приступить к земле; у него перемерли дети — он опять не виноват: земля не родила, нечем кормить было»[14].

Известно, что после 1861 года крестьян едва не хватил удар — как земля, которая помещику, а через него и нам, была дадена Богом, может стать чьей-то?! Что, воздух и вода тоже могут быть чьими-то? Агрохимик Александр Энгельгардт удивлялся: «…купившие землю в собственность, или, как они говорят, в вечность… нисколько не сомневались, что эти “законным порядком за ними укрепленные земли” могут быть… взяты и отданы другим»[15].

Афанасий Фет — такой же, как Энгельгардт, помещик — верил, что можно помочь крестьянам почувствовать себя собственниками: «…пусть-ка крестьянин… повладеет девять лет собственным полем лично, а не на безобразном общинном основании, да вложит в родимую землю свой пот и труд, тогда посмотрим, возьмет ли он втрое больший клок на вольной степи? Пусть он заведет свой сад, своих пчел да свяжется возрастающими потребностями с ближайшими рынками и торговыми путями: тогда отдайте ему Юрьев день и будьте уверены, он так же мало им воспользуется, как богатый столичный домовладелец»[16].

Мечты Фета не сбылись. Столыпинские реформы не создали массы хозяев и заложили ген собственника лишь в малую часть аграриев. Царская власть так и не смогла объяснить крестьянам необходимости быть собственником.