Бог без машины

Экспансия мяса под маркой «Индолина» стартовала как ракета. Фермы вырастали за месяцы. Конкуренты кружили на самолетах, заправленных кредитами помельче — им не хватало наглости и силы убеждения.

Ванеев горит как береста. Эскортирует гостей к маточному стаду и ввергает в курлыкающее и толпливое море индюков. Гости кривят вежливую гримасу и выбегают прочь из душного ада.

Хозяин не обижается. Ванееву тоже бывает душно, но что-то помогает ему дышать. Что?

«Индолина» покоряет прилавки, люди переходят на индейку. Ванеев убеждал меня: взяты кредиты, аналитики предрекают падение импорта и благоденствие отечественного индюковода…

Хватит. Красивые слова мельтешили в мозгу, скрывая факты. Как соотносится выручка и кредитная задолженность «Евродона»? Какова себестоимость килограмма мяса? А чистая прибыль? А у конкурентов?

Ванеев сидел напротив, чуть сгорбившись, и расписывал свои деяния. Я поймал паузу и спросил не про EBITDA, а про зачем. Зачем вам все это?

Ванеев врубил спич о кайфе первопроходца.

Когда слышишь такое, хочется взять ведро холодной воды и окатить. Зачем ты врешь, я такой же, как ты, я так же хочу объяснить себе, зачем живу, так же боюсь провести время зря, так же бегу пустоты и так же падок до власти и денег, так же люблю рассказывать, какой я крутой; мне не надо доказательств твоего величия. Просто скажи, зачем.

Я стал рассматривать кабинет и увидел портрет. Свет падал так, что незнакомец хмурился. Евангелист как раз прервал спич. «Простите, а кто на картине?»

Ванеев обернулся, будто не знал, кто. «Это мой брат, — сказал он. — Младший. Его нет. Там автокатастрофа, и вот я попросил нарисовать. Ему так мало лет было, я сам его вырастил».

Его руки сплелись в колыбель и покачали невидимого ребенка. Затем замерли и опустились на стол.

Брат видел его страсти, унижения перед банкирами, триумф, вместе с ним шел к мечте, нанимал горящих идеей людей, отправлял в магазины продукты, которые нравились покупателям. Улыбался утром и когда Ванеев уходил домой, оценивал, насколько приблизилась компания к цели за прожитый день.

Я избил себя. Ведро вылилось за шиворот. Больше я не верил в силу простых объяснений.

Впрочем, не верить было трудно. Мотивов превращения человека в предпринимателя столько, сколько литературных сюжетов, перечисленных Борхесом. То есть четыре.

Их описала Марина Волкова, исследователь из Челябинского предпринимательского центра: «делать больше нечего» (с подвидом «достались активы на халяву»), «средство сохранения себя и семьи», «заполнение пустой рыночной ниши», «любовь к конкретному делу»[25].

Я старался выбирать героев из тех, кого влекли два последних мотива. Спрашивая у предпринимателей, начинавших пятнадцать-двадцать лет назад, как настигало и что делало с ними их предназначение, я слышал в ответ истории из эпохи, предшествовавшей времени быстрорастущих стартапов, когда обмен информацией был в миллион раз медленнее. Тем ценнее победы тех, кто взлетел в условиях, которые кажутся доисторическими.

МЕДЬ И СТАЛЬ

«Как зовут нового жильца?» — спросила женщина в роговых очках. «Али Иорданский», — ответила Ася Еутых, владелец компании A. Yeutykh. Женщина внимательно посмотрела на нее. «Отчество?» Ася задумалась: «Бин Хусейнович». В домоуправлении стало очень тихо. «Профессия». Ася пожала плечами: «Наверное, принц». Женщина схватила домовую книгу и швырнула об стол так, что в переплете порвались нитки.

Она не верила в сказки. Но это была не сказка.

Жила-была семья агрономов: отец, мать, шестеро детей и бабушка. Звали бабушку Кадырхан, и она была женой последнего черкесского кузнеца, который умел выковать шашку, изготовить сбрую и украшения. В кузнецы ему, бывшему князю, пришлось податься после революции. Его звали Цикузи, что значило «крошечный». Ростом он уходил за два метра.

Когда в ближайших планах нарисовался седьмой ребенок, Кадырхан встрепенулась и прогнала главу семьи в мороз: «Езжай за ковром! Девочка, которая родится, должна воспитываться на ковре! Она прославит наше оружие и будет гостем черкесских принцев».

Родители селекционировали стручковый горох и идею о принцах не вместили. Но Кадырхан они уважали — та помнила рецепты дымного пороха с травами, заговоры, сказки, гадала на отражении луны в золоте. Фольклористы звали ее «почетным донором» и дрожащей рукой подносили микрофон. Ковер был куплен.

Вскоре родилась девочка. Вместо кукол она играла дедовыми щипцами и ножницами, разрезающими металл. Кадырхан пела ей древние колыбельные и вылавливала из супа лучшие куски мяса.

Ася научилась читать и в третьем классе осилила «На краю Ойкумены» Ефремова. Она захотела, как герой-скульптор, оживлять камни, но сил хватало только на узоры. Кузницу, между тем, не забывала и отковала на куске мрамора первый предмет — маленькие ножницы. «Ут!» — хвалила бабушка. Ут по-черкесски «талантливая», а еще «ведьма».