Бог Боли

Я быстро отвлекаюсь от них, иначе произойдет неловкий случай, когда я начну пускать слюни.

Крейтон все еще смотрит на контейнер, на его лбу прочерчены серьезные морщины, и я думаю, что он откинет его, как откинул мой палец.

Но он этого не делает.

Но и не открывает его.

Просто тупо смотрит на него. Потом он хватает его, эти руки сгибаются на крышке, и начинает вставать.

— Ты мог бы сказать мне, что навестишь меня вчера вечером, и я бы оделась по случаю. Если только... ты не хотел увидеть меня полуголой?

Он останавливается на середине подъема, садится обратно и наклоняет голову в мою сторону. Голубой цвет его глаз неуловимо потемнел и приобрел резкость.

Я не привыкла к такому выражению лица Крейтона. Равнодушие — это самое большее, что я получаю от него, но это?

Как будто он прикидывает, как лучше свернуть мне шею.

Тепло поднимается по моей шее к ушам, и я подавляю страх, который грызет меня изнутри.

Я стараюсь сохранить улыбку.

— Я знаю, что это был ты. Видишь ли, может, я не очень внимательна к деталям, но твои глаза как бы выдали тебя. Не волнуйся, Джереми ничего не знает. Он действительно подозревал, что кто-то заходил в мою комнату, но я смогла отвлечь его внимание и...

В один момент я говорю, а в другой — рука зажимает мне рот.

Как прошлой ночью.

Он физически дергает меня в сторону так, что я ударяюсь спиной о деревянный столб беседки.

Только на этот раз его голая рука лежит у меня на губах, и я дышу прямо сквозь его пальцы. Исчез запах копоти и кожи. Сейчас он пахнет чистой одеждой из сушилки, смешанной с его естественным пряным ароматом.

— Чего ты хочешь?

Его вопрос застал меня врасплох. Не только потому, что он говорит с гравийным, глубоким и горячим британским акцентом, но и потому, что он думает, что я говорю ему все это, потому что чего-то хочу.

— Ммм, — пробормотала я, прижимаясь к его руке.

— Я позволю тебе говорить, только если ты скажешь мне, чего ты хочешь. Если ты будешь болтать дальше, я снова заткну тебе рот.

Я киваю один раз, и он медленно отпускает меня. Хотя вместо того, чтобы отойти, он остается так близко, что трудно нормально дышать.

Иногда мне кажется, что он точно знает, какой эффект он производит на людей — и на меня — и все равно делает это намеренно.

Он по-прежнему врывается без приглашения с единственным намерением оставить после себя след опустошения.

— Зачем ты пришел в особняк Язычников прошлой ночью? Зачем ты сжег пристройку? Я не думала, что у тебя есть проблемы с клубом или его членами. Ты даже не входишь в Элиту, так что не имеет смысла, что ты хотел бы сделать это, верно?

Он снова протягивает свою ладонь, но я поднимаю обе руки вверх.

— Ладно, ладно. Не нужно меня затыкать, но я не могу сказать тебе, чего я хочу, пока ты не признаешься в причине.

Он смотрит на меня. В пустоту. Его «нет» очевидно.

Я вздыхаю.

— Тогда, наверное, я расскажу Джереми о том, как ты не только сжег его имущество, но и пробрался в комнату его сестры. — Вздох. — Я не могу гарантировать, что он не станет дикарем.

— Если бы ты хотела рассказать ему, ты бы уже рассказала. — Спокойный, насыщенный тембр его голоса звучит вокруг меня, как песня.

Та, что преследует меня в моменты бодрствования и сна.

— Я лишь хотела дать тебе шанс, и я его дала, но ты решил им не воспользоваться. Это просто печально. Последний шанс передумать?

— Скажи ему.

— Ты... ты блефуешь.

— Да.

— Ч-что?

— Ты так ненавидишь конфликты, что прячешься от них, как маленькая мисс Страус. Именно поэтому ты не позволила охраннику войти прошлой ночью, а потом прикрыла меня. Для тебя совершенно не свойственно лично создавать конфликт, так что да, ты блефуешь, Анника.

Мои губы раскрываются.

О. Мой. Чайковский.

Пожалуйста, скажите мне, что я не сплю, и что он действительно сказал целый абзац. О, и он так много знает обо мне.

Я не думала, что он действительно знает обо мне хоть что-то, не говоря уже о моем характере.

Возможно, я недооценила, насколько он внимателен к деталям.

— Хорошо, хорошо, ты не должен пока говорить мне причину. Когда-нибудь мы до этого дойдем. — Я сжимаю и разжимаю пальцы на коленях. — Но ты спросил меня, чего я хочу, верно?

Он поднимает брови, и почему, черт возьми, такого простого жеста достаточно, чтобы вызвать трепет в моем животе?

Как будто этого недостаточно, какая-то часть меня шепчет, ноет и абсолютно ворчит о том, куда я клоню.

Это неправильно, и ты это знаешь.

Ты только доставишь ему неприятности и пожалеешь об этом.

Но я не могу просто игнорировать другую часть, ту, которая тоскует, живет на земном воздухе и нуждается в том, чтобы почувствовать, каково это — быть живым.

Не просто притворяться, что я живая, популярная и любимая, а на самом деле вдохнуть жизнь в мое уединенное существование.

И все же мой голос звучит неуверенно и слабо.

— Я хочу, чтобы ты проводил со мной час каждый день. Наедине.

— Что мы будем делать?