— Когда-то давно там, на Земле, ещё до появления Первого Наблы люди говорили между собой о их Боге, — сказал Агмаил мечтательно. — Тот Бог был совершенно иным — никто не мог доказать его существования до того момента, как отреклись от него окончательно, но уповали на его милость, молились в храмах, устремив взгляды к небу. Много историй ходило о том Боге, и люди верили в них, считая истиной. Не мне судить, истиной ли они были на самом деле, но одна мне особенно нравится.
Агмаил коснулся своей трости, и на столе в мареве прозрачного пара появились две чашки.
— Кофе, Персиваль. В напоминание о нашей дружбе.
Рыцарь осторожно поднял чашку со стола и сделал глоток. На вкус — латте с молоком рецепта Мерсенна. Вкус, знакомый ему чуть ли не всю жизнь.
— Через много тысяч лет после сотворения Богом мира люди погрязли в пороках. Мир их был грешен и оттого несчастен. Сойдя с пути Бога, люди обрекли себя на ссоры, войны и зависть, и, видя это, Бог сошёл на Землю в облике человека. Называли того человека Сыном Божьим, и он творил чудеса, уверяя людей в своей природе. Но немногие пошли за Сыном Божьим, слушая его речи, а власть имеющие увидели в нём угрозу себе. Схватили они Бога и мучили его до смерти, но счастлив был Бог, ибо смертью своей искупил он грехи всего Человечества.
Агмаил взглянул на Персиваля и удовлетворённо кивнул, видя, что тот понимает.
— Да, Персиваль, история эта многим приукрашена, да и мораль её на сегодня устарела… Но на Кубусе я и Агмаил, и Франц: и Бог, и Сын Божий. Лишь одна ключевая деталь здесь отличается: я спустился к людям не ради прощения их грехов, а чтобы искупить свои.
Персиваль сделал ещё один глоток кофе. Мягкая сладость сменилась приятной горечью у основания языка, появившейся и исчезнувшей плавно, как мысль.
— Из сказанного следует, что вы были грешны, мой Бог, — ответил Персиваль. — Если не секрет, то в чём же?
— Я не помню, — Агмаил грустно взглянул в окно. Лицо его словно потускнело. — Я чувствую, что забыл что-то, очень важное для себя — а вместе с ним и ключ ко многим фактам моей жизни, ныне ставшим загадками. Поэтому я знаю, как ты себя чувствовал, Персиваль — тогда, в комнате триста шесть. Открой свой блокнот, друг мой. Ты в него так давно не заглядывал.
Словно электрический импульс пронизал тело Персиваля с ног до головы. Почти машинальным движением он запустил руку в глубину своей формы и нащупал блокнот — тонкий, почти неосязаемый. Давно забытый. Руки Персиваля вспотели вместе с тем, как тот расщепил своё сознание. Пальцы приклеивались к тончайшим листам бумаги, открывая всё новые записи, с первых — знакомых — до последней.
— Так значит, вот, о чём она тогда говорила… — проговорил Персиваль, вспоминая события битвы, в которой он встретил вовсе не обычный Атексетский дрон — Истребитель Линис.
— Я уже не веду счёта случаям, когда приходилось блокировать чьи-либо воспоминания, — признался Агмаил. — Процедура простая, но требует осторожности, чтобы не повредить личность. Фактически, я просто накладываю запрет на какое-то впечатление, и если поднять в памяти его элемент — удастся восстановить и всё остальное. Но от страницы блокнота тебе не вспомнить то, что ты видел в комнате триста шесть. Однажды я покажу тебе это снова — но не сегодня.
«Агмаил стирает память — потеря памяти — рассказы Лориана о людях Дна — люди Дна не помнят, как попали туда — Агмаил, возможно, причастен. Класс вероятности С».
— Люди, что жили на Дне, тоже не помнят своей истории, — сказал Персиваль. — Лориан говорил, что словно фрагмент их жизни был вырезан из памяти. Вы знаете что-то об этом?
— Всё просто, друг мой, — ответил Агмаил непринуждённо. — И Дно, и люди там, и их амнезия — моих рук дело. Видишь ли, Персиваль — Эйонгмер рассказал мне кое-что о ходе войны. И в какой-то её момент весь Айлинерон вынужден будет скрываться в этом забытом мире, там, где Атексеты нас не найдут. Дно необходимо нам для выживания, а его жители необходимы для выживания ему. Поэтому там живут люди, Персиваль.
— Но постойте, — Персиваль в недоумении взглянул на Агмаила. — Разве не противоречит это идее о том, что на Кубусе все должны быть счастливы? Судя по рассказам Лориана, о счастье там не может идти и речи.
Агмаил прикрыл глаза и глотнул кофе.
— Лориан был воспитан преступником и революционером, Персиваль. Романтиком, который мечтал разрушить тихий и спокойный мир, живущий хоть скромно, но спокойно и по своим правилам. Я не до конца притупил воспоминания Айзека Севериса о Кубусе, и он жил на Дне, мечтая туда вернуться. Это рискованный ход, если не знать, что он окупится, родив такой алмаз, каким стал Лориан.
— И вы знали… — проговорил Персиваль вместе с тем, как к нему приходило понимание масштабов той информации, что дал Агмаилу Эйонгмер.