Бог дождя

Аня не замечала, что душа ее давно занята одним лишь этим движением вперед, что даже и душеспасительные книги, которые еще недавно она читала с такой восхищенной жадностью, из которых прилежно выписывала самое задевающее и важное, она открывает все реже. Лишь иногда, после очередного ожога, когда отец Антоний на несколько мгновений вдруг превращался в кого-то другого, грубого, нервного, недоброго, она замирала в недоумении: куда она так стремится? Зачем ей разгадка? Ответа не было.

То есть он, конечно, был, и вполне очевидный: незачем, ни к чему все это, ведь светлее не становилось, чем дальше в лес, тем гуще делалась тьма, и если уж и ждало ее что-то впереди, то только не земляничная поляна!

Однако жаркое любопытство и то, чему она не могла найти названия, что-то нутряное, жадное настырно толкало ее вперед: если не поляна, то неодолимой силы магнит там прятался точно. «Это мой духовник, и он мне интересен, да, я к нему пристрастна, но потому-то мне так тяжело, что в душе у него какая-то трудная печаль, тайна», – бессильно бормотала она в бесчисленных внутренних разговорах с собой.

– Сможешь ли ты эту печаль разрешить?

– Нет. Нет, конечно.

– Тогда для чего тебе чужие тайны?

– Предположим, мне просто интересно, что дальше?

– Ты, может, думаешь, это цирк – чужая душа?.. Совесть ли ее призывала к ответу или голос разума, только в первый раз в жизни она сказала им всем такое безоговорочное и сознательное «нет». Не по мелочи, а вот так – по большому счету.

Начался этот трудный, многодневный, многомесячный путь. Сделав несколько шагов вперед, Аня неизменно ужасалась, раскаяние терзало и точно теркой терло душу: что она делает? Надо скорей возвращаться, нужно повернуть назад, быстрее! Да что же это за дорога такая, когда только и мечтаешь вернуться, когда даже вчерашнее вспоминаешь как счастливую сказку. Иногда стремление вернуться было таким сильным, что она застывала на месте и почти рыча упиралась ногами в землю, оглядывалась: за спиной высилась глухая стена. По таким дорогам не возвращаются, Анна! Что ж, если нельзя вернуться, она будет просто стоять. Стоять здесь, не шелохнувшись, не на жизнь, а на смерть, она не сделает больше ни шага. Это мгновенно утешало – остановки, отсутствие продвижения были лучшими, самыми чистыми, ясными минутами этого долгого года, этого недоброго путешествия. Снова приближался Господь, снова длилась спокойная праведная жизнь – неделю, две. Пока неведомая сила (знаем мы эти силы!) не снимала ее с места, поначалу как будто без особой жестокости, под очередным невинным предлогом, таким неоспоримым, что возразить было совершенно нечего, действительно казалось прозрачным как день: пора двигаться дальше, почему бы и нет, не сидеть же вечно в этом болотце. Но едва она делала новое покорное движение, подхватывало уже мощно и зло, тащило волоком, по корням, по грязи, пока не дотянуло до конца, и там наконец бросило – брезгливо, как постылый хлам – на, любуйся, смотри!

Гон

Их было двое, этих отцов Антониев, один приходил в храм, исповедовал, причащал, всегда умел найти нужные слова, другой сидел дома, слушал пьяный храп соседа, отвечал на телефонные звонки, был озлоблен и хмур. А иногда – что казалось еще страшней – и просто пуст. Опять за стеной попойка, сегодня хоть тихо, но на кухню не выйдешь, боюсь столкнуться, мы давно уже на ножах… А где же ваша, батюшка, христианская любовь и долготерпение, но с другой стороны, как я вас понимаю – это так трудно, невыносимо, может быть, стоит поговорить в жэке, может быть, его смогут отселить в отдельную квартиру?.. Хотите, я сама поговорю с ними? У меня бессонница, Анюшка, как я устал. Раскалывается голова. Тошен белый свет. Выпей лекарство, батюшка, существует снотворное, при чем тут я? То есть я хочу сказать, хочешь принесу тебе хорошие таблетки, американские – у меня знакомая работает в аптеке. И, кстати, какое у тебя расписание на этой неделе, когда ты исповедуешь, отче? Всегда, всегда, Анна, это никогда не кончится, я не знаю, сколько еще протяну, а отпуск дадут только в октябре, то есть я хочу сказать, в среду и в четверг я исповедую, а в пятницу, на праздник, служу раннюю.

В этой раздвоенности прошла весна, наступило лето.