Бог есть

закладки в компьютере о писательском деле;

стопка целая разных советов;

письма от молодых авторов,

от тех, кто тоже о славе грезил.

Ко всем вдруг пришло прозрение.

Чёрт! Тебя никогда НЕ БЫЛО.

Из голосов ты был собран чужих, а свой никогда не задействовал.

У прозаиков брал идеи,

у молодых крал художественные решения,

у журналистов искал формулу известности,

у жюри покупал положительные рецензии.

А толпа? Лишь шла тропой популярного мнения.

В наше время одобрят всё, ведь стоит маркер «бестселлер».

Не нужно ждать моего неодобрения.

(нет-нет)

В этом сюжете и вправду нечто было утеряно.

Это был ТЫ, не ломай комедию,

Ты и твой глас, ГЛАС, что от других отчерчивает.

И искать его уже бесполезно.

Ведь в каждом твоём «творении»

фальцет слышится «литературного негра».

(а тебя НИКОГДА не было, не было, не было…)

Из чего Вселенная спаяна?

На грани,

я на грани, ребят!

Флюиды из пор сочатся.

Какие награды?

Какой виноград?

Внутри меня тонна взрывчатки.

—

Я мистик,

поэт.

Не министр,

не шкет.

К чёрту шинель,

оркестр, фуршет.

Покажи-ка на Бога указкой.

Скажи, Ты люду не враг?

Ответь, как жить без опаски.

—

Так-так,

богоискатель?

Что за порода такая?

Ох уж эти любители

философских трактатов.

С такими не пойти на попятную.

Любители пряток,

шарад,

криков с кафедры.

Им бы только страницы мятые,

пару литературных памятников,

полки, шкафы, чуланы,

где книги стоят по азбуке.

—

Не так уж страшна

карательная психиатрия.

Мой карабин заряжен,

а патроны в нём разрывные.

Нож канцелярский блестит,

его лезвие, как снежинка.

Я буду страницы кромсать,

подобно романтику скрытному.

…

Пусть грохочут водопады

библиотек,

а картотеки пропадают в волнах.

Из стремнины книгу достал,

пусть стихия будет покорной.

Не свести меня, друже, с ума,

я и так сумасшедший.

В моём мозге философам не хватит и дня,

они мысли по-разному вертят.

"Вы мне верьте!"

И не так озверею,

мне пища нужна для ума,

а не то Мир обратится в пепел.

—

Нескладные,

странные,

их мозги набекрень,

они к Богу без стремянки лезут.

У них хобби – информацию

пожирать без конца,

вдруг ещё захиреют.

И я среди них, ребят,

мне у Бога бы взять автограф.

Иначе всю ночь не засну опять:

"Из чего Вселенная спаяна?"

Я готов Злу в рожу вмазать

Как-то гремел светский раут,

где каждый считал себя важным,

спросила тощая дама:

"Молодой человек, чем занимаешься?".

Отчасти впал в замешательство,

кому и какая разница?

Хотел шлёпнуть воздух словами:

"Кыш отсюда, фиглярка!".

Потом передумал, однако

…

"Я "убиваю",

убиваю я тварей".

Ресницы её трепетали,

она шевелила губами,

искала в головешке словарик:

что всё это значит?

Шутишь, не иначе.

Ох уж эти иносказания!

И смеётся в платочек аленький.

"Ты что, маленькая?",

по-русски тебе объясняю,

не прибыл из "Ясной поляны",

тварям голову я "отсекаю".

…

"Боже, ты что, маньяк?".

Так она и обмякла.

"Миленький мальчик,

а щебечет хульные проклятия".

Она делает "О" губами, сердце скрепляя:

Мы на Руси, товарищ;

Тут царит настоящее христианство!

—

А мне не нужно ничего доказывать,

она же не виновата,

у меня есть пара талантов,

расскажу-ка историю знатную.

…

Знаете, дамочка,

легко говорить, винишко потягивая.

Не люблю я сутяжничество,

но выплюну притчу в лицо Ваше, как и в лицо незлобивого графа.

—

Был у меня приятель,

как-то нас повязали,

законник не оценил наши старания:

"Диспансер место для таких вот отчаянных",

будете пилюли запивать горьким чаем,

гулять под россыпью ударов охраны.

…

Аврелий, Эпиктет, Сенека – любимые авторы,

а вера у нас христианская,

мы вместе во всех тёмных странствиях,

но характеры у нас разные.

Друг начитался графа:

"Граф прав",

"Граф понял Христа".

И т.д. – странная чехарда.

…

Насилие – яд,

антидот нужно искать,

будет забыта вражда,

любите, как ближнего, врага,

пусть проклятия людей высекают искры из ваших глаз,

непротивление злу насилием

вот он

тупой клинок, что остановит Падшего.

—

Он с упоением рассказывал это в "шестой" палате,

а я за всем приглядывал.

Нас часто били,

на его лице жили вмятины;

гематомы, как наливное яблоко;

он кровью харкал, ей же высмаркивался.

…

Но не я.

У этих не было надо мной власти.

Я дрался,

хотя меня ломали.

Откусил ухо ублюдку,

выкрутил выродку палец.

Содрал бы с них кожу, оголил бы их мясо,

соль им на раны,

чтоб в смертных муках плясали.

Вот такое было испытание:

я дрался, а потом каялся,

все кулаки в крови,

но сдал на "отлично" этот экзамен,

исполненный злобы,

исполненный христианской печали.

"Кто ко мне с мечом,

тот от меча в итоге и ляжет".

—

Вот история двух стоиков;

одного хоронили, другой страдал от отбитых почек;

я хоронил его стоя;

был закат, на его скулы

падали тени Эпиктетовой стои,

такой исход бы Аврелия Марка устроил?

из глаз моих слёзы,

кровоточат от ударов Прошлого дёсны;

кто знал, что, как псина, приятель подохнет…

Не нужно быть особым докой;

бывают разные христиане и разные стоики;

я отвечаю насилием тем, кто исполнен злобы;

я буду насиловать Зло, сдавив Ему шею верёвкой.

—

Никакой пощады;

жду тебя, Господь;

пылай Апокалипсис;

на ободранных кулаках

кровавые тряпки;

я ударом сокрушу позвонки

каждой озлобленной твари.

…

Пусть бесы трепещут и знают:

мы христиане,

но вот нюанс пикантный,

если будут нас в грязь втаптывать,

то мы крови прольём немало;