Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности

Точно так же, как представители каждой культуры наделены способностью испытывать чувства печали, им присуща и способность испытывать чувство так называемой вины — полное раскаяния осознание какой-либо допущенной ошибки. Отсюда можно сделать вывод, что чувство вины — еще одна генетически наследуемая характеристика человека как вида. Следовательно, можно предположить, что должен существовать некий нейрофизиологический механизм, порождающий этот опыт, а это, в свою очередь, подразумевает, что у нас могут быть «гены вины», побуждающие наш мозг развивать те нейронные связи, которые формируют в нас этот «механизм вины». Но каковы истоки этого особенного чувства? Для чего оно предназначено? И еще: каким образом это чувство связано с нашими духовными функциями?

Для того чтобы понять сущность вины, сначала надо составить представление об эволюции этого чувства. В период возникновения органической материи большинство форм жизни на Земле существовало независимо друг от друга — в отличие от существования группами. Это явление объяснялось прежде всего тем, что в древнейшие времена все живое воспроизводило само себя неполовым путем, а значит, не имело потребности в объединении. При бесполом размножении один не имеющий пола одноклеточный организм порождает другой, создавая точную копию самого себя. Характер этой стратегии размножения таков, что необходимости во взаимодействии двух организмов одного и того же вида просто не возникает.

Но жизнь продолжала развиваться, и вскоре появились организмы, имеющие половую принадлежность. При половом размножении этих новых организмов требовалось, чтобы два представителя одного и того же вида, по одному каждого пола, объединили свои гены и дали потомство. Эта новая стратегия воспроизведения давала организмам преимущество, способствуя большему разнообразию потомства. Такое разнообразие повышало вероятность появления наиболее выигрышных адаптаций. А чем больше полезных адаптаций, тем выше шансы вида на выживание.

Однако, несмотря на появление полового размножения, большинство видов остались «несоциальными» («необщественными»), то есть каждый отдельный организм вел преимущественно одинокую жизнь. Разница заключалась в том, что теперь представителям двух разных полов требовалось встретиться хотя бы раз в жизни, чтобы произвести потомство. Такие встречи чаще всего проходили в брачный сезон, типичный для вида, две особи разных полов встречались в первый и последний раз только для того, чтобы спариться и разойтись в разные стороны. Более того, у таких видов мать, отложив яйца, обычно забывала о них и никогда не заботилась о своем потомстве.

Время шло, формы жизни становились все более разнообразными, постепенно складывалась новая эволюционная тенденция: отдельные организмы начали жить вместе, образуя группы. В группе каждый организм чувствовал себя увереннее, чем в одиночестве. Держась все вместе, отдельные особи не только успешнее защищались от хищников, но и эффективнее охотились и собирали пищу. Благодаря силе и стабильности, которые давала эта социальная адаптация, групповая динамика стала «предпочтительной» эволюционной тенденцией, особенно у позвоночных, в частности, у млекопитающих.

Однако наряду со всеми преимуществами, у нового группового существования появились и некоторые недостатки[34]. Для того чтобы рассмотреть недостатки образования групп, необходимо обратиться к источнику этой адаптации. Перед тем как начали появляться группы, отдельные организмы жили сами по себе, совершенно обособленно. Так как древнейшие формы жизни вели исключительно одинокое существование, они не удосуживались задумываться о других представителях своего вида. Поэтому все поведение особи было обусловлено эгоистичными побуждениями. Получился мир, в котором планария планарии — враг.

…

Древнейшие формы жизни вели исключительно одинокое существование

Когда в процессе эволюции организмы начали сосуществовать друг с другом в группах, эгоистичные побуждения перестали быть преимуществом каждой особи. Очевидно, что стремление каждой особи в группе только к собственному благу, независимо от выживания других особей, не способствует выживанию группы. Поэтому формам жизни, которые в процессе эволюции начали сосуществовать в виде тесно связанных групп, понадобились новые адаптации, помогающие гармонично сочетать заботу о потребностях особи с заботой о потребностях сообщества. Другими словами, организмы должны были развить в себе способность умерять потребности так, чтобы они служили не только им самим, но и нуждам группы. Эгоистичные поступки внезапно стали представлять угрозу для группы, а она, в свою очередь, — угрозу для каждого индивида в этой группе. Хотя каждая особь увеличивает силу группы, следовательно, становится для нее преимуществом, все они обладают своими наборами эгоистичных побуждений, в итоге одновременно представляют потенциальную угрозу.