Поднимемся повыше по филогенетической лестнице и рассмотрим пример, в котором все трехиглые колюшки (вид рыб) выполняют один и тот же специфический для вида зигзагообразный танец в период ухаживания и во время брачного ритуала. Убеждаясь, что это поведение от природы присуще виду, этолог Р. А. Хайнд провел ряд депривационных экспериментов, в которых только что вылупившихся мальков колюшки выращивали в полной изоляции от других представителей того же вида. Прежде чем построить гнездо для будущей партнерши, самец колюшки разгоняет потенциальных соперников – других самцов (которых можно отличить по красным брюшкам). Хайнд обнаружил, что «самцы колюшки, выросшие в изоляции, нападают на деревянные фигурки рыбок с красными брюшками, несмотря на то что никогда прежде не видели самцов своего вида»6.
В качестве еще одного примера врожденного рефлекса приведем серебристую чайку. Когда только что вылупившиеся птенцы серебристой чайки клюют материнский клюв, их мать инстинктивно отрыгивает пищу из зоба, чтобы покормить потомство. Исследуя природу этого поведения, нобелевский лауреат, этолог Нико Тинберген предлагал только что вылупившимся птенцам серебристой чайки различные картонные модели чаячьих голов и следил за тем, какая из них вызовет особенно выраженную реакцию. Тинберген обнаружил, что из всех предложенных картонных моделей птенцы чаще всего клевали голову с длинным и тонким красным клювом, характерным признаком взрослой серебристой чайки. Особенно показательно этот опыт выглядел потому, что птенцы никогда прежде не видели взрослой чайки, следовательно, опыт подтверждал, что птенцы располагают заложенной в генах информацией, позволяющей им узнавать взрослых птиц своего вида (так и человеческий младенец способен интуитивно узнавать материнскую грудь и сосать ее). На этом основании можно предположить, что где-то в мозге серебристой чайки есть ряд нейронных связей, побуждающих чаек демонстрировать подобное поведение. Следовательно, можно утверждать, что в мозге серебристой чайки есть «клевательная часть». Если разрушить эти связи, маловероятно, чтобы серебристая чайка и впредь могла демонстрировать тот же рефлекс.
Идем далее по филогенетической дорожке: как быть с фактом, что все кошки мяукают? Разлучите котенка с матерью, вырастите его в полной изоляции, и он все равно будет мяукать, значит, мяуканье – наследуемый рефлекс. Это подразумевает, что в мозге кошки должна быть «мяукательная» часть, в которой заложена способность к этому действию. Удалите это скопление нейронных связей – и, по всей вероятности, кошка утратит свою способность мяукать. Более того, в равной мере это подразумевает наличие у кошек генов, которые можно назвать «мяукательными», отвечающих за возникновение нейронных связей, создающих «мяукательную» часть в мозге кошки.
Перейдем к приматам: как быть с тем фактом, что все восточные гориллы демонстрируют одинаковое специфическое для вида поведение, брачные и репродуктивные ритуалы, методы поисков пищи и воспитания детенышей, демонстрации угрозы и подчинения, не говоря уже о многих других универсальных свойствах? Как получается, что все группы, принадлежащие к этому виду, независимо от их контактов друг с другом, ведут себя сходным образом? Надо ли верить в то, что эти виды обладают экстрасенсорными способностями и телепатически передают особенности поведения своим сородичам? Или же все эти восточные гориллы принадлежат к одному и тому же виду, а значит, обладают одинаковыми генами, потому и снабжены одинаковой встроенной «программой» поведения? Как планарии поворачиваются к свету, так и гориллы участвуют в характерных играх, обыскивании, кормлении, ухаживании. Означает ли это, что поведение приматов, как и поведение планарий, пчел, серебристых чаек или кошек, можно обобщенно назвать следствием ряда унаследованных рефлексов? Биолог Уильям Китон задавался вопросом:
Надо ли в таком случае рассматривать рефлексы как фундаментальные единицы поведения? В каком-то смысле – да… Действительно, нет разницы между простыми рефлексами и более сложными реакциями; между простейшим рефлекторным и самым сложным нейронным проводящим путем существуют все мыслимые промежуточные стадии. Даже самые сложные примеры поведения можно рассматривать как результат запутанных взаимодействий множества чрезвычайно сложных рефлексов7.
Предположим, мы поднялись по филогенетической лестнице еще выше, до самого Homo sapiens. Разве не те же биологические принципы, которые применяются ко всем прочим формам жизни, применимы и к человеку как животному? Да, наука применяет к человеку те же самые принципы и отмечает наличие немалого количества универсальных моделей поведения (в случае людей они называются кросскультурными моделями поведения) и у нашего вида – поведения, которое в той или иной форме демонстрируют представители всех культур с тех пор, как появился наш вид. Социальный критик Ральф Линтон красноречиво выразил эту мысль.