Суровым и пронзительным.
Хуже всего то, что я не могу дышать.
Он наклоняется совсем близко. Так близко, что мои ноздри наполняет металлический запах крови, сигарет, алкоголя и легкий привкус мяты и бергамота.
Ошеломляющая смесь течет и затопляет мои чувства, как хаотичный водоворот красок, которые смешиваются и поглощают каждый пигмент, пока не останавливаются на непритязательном сером цвете.
Безупречном. Неподвластном времени.
Желтая Маска, которая может быть только Николаем, тычет мне в лоб окровавленным пальцем. И хотя он прикасается только к маске, а не к моей коже, у меня сводит живот, подступает безудержная тошнота, которая готова накатить и заставить меня задыхаться.
— Ох. Так ты слышишь меня? — он использует только указательный палец, но от одного этого действия исходит столько силы, что я ломаюсь под его давлением.
Я никогда не был силен в прямых конфронтациях и предпочитаю в них не вступать. Кроме того, если то, что я слышал о его печально известной репутации, правда, я никогда не смог бы победить Николая Соколова, даже если бы несколько раз перевоплотился в духа воина.
Он печально известен своим диким поведением, неуравновешенными наклонностями и склонностью вдыхать насилие вместо кислорода. Доказательства разбрызганы красным по всему его телу.
Определенно, последний человек, с которым я хотел бы портить отношения.
Он цокает языком, и этот звук звучит необычайно громко, несмотря на постоянные объявления о выбывших номерах.
Я не слышу свой, восемьдесят девятый, но у Николая нет оружия, как у остальных, так что, возможно, ему придется сделать это голыми руками.
Значит, если мне удастся сбежать, я смогу возобновить игру и продолжить искать брата. Клянусь, я буду очень зол на него за этот беспорядок…
Николай проводит указательным пальцем по моему лбу, но потом, кажется, что-то вытирает. Его движения останавливаются, а тело остается настолько неподвижным, что я задерживаю дыхание.
Враждебность и жажда крови, исходившие от него, утихают. Или, скорее, становятся менее интенсивными, больше не напрягая его до смешного огромные мышцы и выпуклые бицепсы.
Хотя он сидит на корточках, его рост и широкую фигуру нельзя ни с чем спутать. При росте метр восемьдесят три я отнюдь не коротышка, но Николай выше меня на дюйм или два, и у него до нелепого накачанные мышцы, больше, чем нужно.
Но, опять же, он выглядит как архетип садиста, который получает удовольствие от причинения боли.
Однако сейчас, кажется, это не так.
Поток жестокости, который он источал угрожающими волнами несколько секунд назад, сменился чем-то гораздо более нездоровым.
Забавой.
Нет, любопытством?
Он убирает палец с маски, но прежде, чем я успеваю перевести дыхание, он внезапно обхватывает рукой мой затылок, рядом с волосами, которые я постоянно трогаю.
Может быть, это потому, что эта область особенно избита и чувствительна, но в тот момент, когда его грубая кожа касается моей, тошнота, как я предполагаю, угрожает выплеснуться наружу.
Только это не тошнота.
Это…
Николай заливается смехом, который эхом разносится вокруг нас в переливах бордового и горячего красно-оранжевого цвета.
— Вот ты где. Я повсюду искал тебя, восемьдесят девятый.
Глава 2
— Ты знаешь, кто я?
Не знаю, как эти слова вырвались у меня изо рта, и, стоит добавить, тошнотворно дрожащим голосом.
Мой внешний фасад дает трещину, и она тянется по земле у меня под ногами.
Черная дыра подо мной расширяется, и грязная чернота утягивает меня за ноги, пока я не перестаю их чувствовать.
— Хм. А должен? — хрипловатый голос Николая звучит зловеще, что усиливается брызгами крови на его неоновой маске.
Я нахожусь в состоянии повышенной чувствительности с тех пор, как он занял мое пространство, и это неправильно.
Так не должно быть.
Вздох вырывается из моей сдавленной груди, и вместе с ним мои вдохи и выдохи приходят в норму.
Как обычно, я слишком много думаю.
Мне нужно вернуться к тренировкам или рисованию успокаивающих пейзажей, чтобы прекратить этот порочный круг красного на черном.
Или, точнее, черного на мертво-сером.
Я
Николай погружает пальцы в волосы на моем затылке, впиваясь в кожу, пока я не начинаю
— Ответ — да, опрятный мальчик2. Я должен знать, кто ты, не так ли?
Волна ярости сковывает мои мышцы, и я позволяю ей захлестнуть меня, когда погружаюсь в нее.
Ярость лучше, чем тошнота.
Ярость, безусловно, гораздо лучше, чем бесконечное тиканье в моем мозгу, как ортодоксальная религия.
Как он смеет говорить со мной таким насмешливым тоном? Я — Брэндон Кинг, и эта фамилия что-то да значит в этом мире.
Мой голос скребет по задней части моего горла, как наждачная бумага по стеклу, оставляя сухое, царапающее ощущение.