Бог играет в кости (СИ)

Макс предложил, для проверки, попробовать одну штуку… Так просто! Даже обидно, что мы сами не допетрили. Но, как говорится, со стороны виднее…

АЛЕКС МЕРФИ, МОСКВА.

Воронцов разбудил меня, когда начало светать. Ёжась и вздрагивая, я пошел в душ, затем выпил, одну за другой, три чашки очень крепкого кофе. С детства не люблю вставать рано: когда за окном морозно и темно, все инстинкты настаивают на том, что сейчас — глубокая ночь. Нужно поскорее забраться под теплое одеяло, и уснуть…

За рулем «Москвича» — Михалыч, кивает довольно хмуро. Тоже не выспался.

Последние несколько дней были довольно сложными. Я старался усвоить всё, что давал Рашид. Временами получалось, иногда — не очень. После того, как увидел показательное выступление Ассоль, самооценка упала ниже уровня моря… Например: она метала ножи в своего учителя, с завязанными глазами. Из разных положений: сидя, лежа, повернувшись спиной, в прыжке… А платформа, на которой стоял Рашид, всё время бесшумно двигалась. И вращалась.

«Полет — это искусство, а точнее навык. Весь фокус в том, чтобы научиться швыряться своим телом в земную поверхность, и при этом промахиваться» — вспомнил я Дугласа Адамса.

Техника Ассоль давала именно такое впечатление: она изо всех сил пытается попасть, но промахивается, и всаживает ножи в каких-то миллиметрах от его кожи. Я даже пробовать не стал: во-первых, я не умею столь хорошо обращаться с ножами. Во-вторых… Я боялся. Боялся, что получится. В смысле: вдруг я подсознательно желаю воткнуть нож не рядом, а «в»?

По большому счету, я ведь почти никогда не использовал удачу намеренно — исключая те случаи, когда спасал свою жизнь… Иногда я играл — но крайне редко. После того случая в Лас-Вегасе, когда я понял, что расплачиваться всё равно придется, как-то отбило охоту.

— Почему такая спешка? — спросил я, устраиваясь на заднем сиденье.

— В новостях передали: Траск сегодня подписывает контракт с нашими, хочет завод электроники строить. — Михалыч зевнул. И добавил дикторским голосом: — Мероприятие вызвало огромный общественный резонанс… — Нам раздобыли журналистскую аккредитацию.

— И что мы будем делать? Брать интервью?

— Ну… В некотором роде. — сказал Воронцов, устраиваясь рядом, и отвернулся.

А я представил, как может выглядеть «интервью» в исполнении Воронцова: пробив собой, как тараном, мощный заслон из телохранителей, он вынимает из-под верной кожаной куртки огромный Кольт, и вытянув руку, стреляет Траску прямо в лоб. Того бросает на пол по красивой дуге, как тряпичную куклу… Набегает полиция, в нас целятся сотни стволов, приказывают опуститься на колени, положить руки на затылок… Международный скандал.

…Попутно выясняют мою личность, всплывает тот запрос из Интерпола… Хорошо, если дадут пожизненное.

— У вас воображение не по разуму, Алекс… — я что, рассуждал вслух?

— А что еще я должен подумать?

— Простите. Нужно было вам сказать, что мы едем за покупками.

— Ну да… В шесть утра. На двух машинах, с охраной…

— Вы же у нас звезда.

Я не стал спорить. Зачем? Не хотят посвящать — и не надо. В конце концов, кто я им?

— По поводу покупок я не соврал. — Воронцов, не отрываясь, смотрел в окно. — Вы должны выглядеть прилично, пресс-конференция начнется в час пополудни.

Сам Воронцов был одет в дорогой костюм, явно итальянский. Сорочка в тонкую полоску, галстук, как у манхэттенского юриста… Пиджак, правда, был ему тесноват, и кобура оставляла заметную выпуклость. Но этого можно не заметить — если не знать, на что смотреть… Михалыч был в своем любимом пятнистом тулупе.

Александр Наумович как-то рассказал анекдот: — «ложечки нашлись, но неприятный осадок остался»… Вроде всё правильно: благородная цель, искреннее сотрудничество… А что-то мешает. «То, что у вас паранойя, еще не значит, что за вами не следят…»

— Почему вы это делаете? — спросил я Воронцова, когда мы оказались у дверей какого-то крупного торгового центра. — Вам зачем в этом участвовать? Из-за смерти начальника?

— Друга. Дядя Костя был моим другом. Наставником… Но не в его смерти дело. Не только в ней…

— А для тебя мало, когда вокруг убивают людей? — Михалыч настороженно оглядывался вокруг, как будто ожидая нападения прямо сейчас.

— Вы не поняли. Я хочу сказать: Рашид, Александр Наумович… С нами всё понятно. Своих нужно защищать… Но вы?

— А мы что, не люди, что ли? — прищурился Воронцов.

— Молодой ты еще, Лёха… — Михалыч, взяв меня за рукав, потащил в обширный, ярко освещенный холл. — Свои, чужие… Зло должно быть наказано, понял? Никто не должен вот так, за здорово живешь, убивать по первой прихоти. — махнув рукой, он пошел к эскалатору.

С одной стороны, я понимал, что он имеет в виду. Но с другой… Я ведь был на войне. И в плену — дважды… Тогда, на сомалийском ржавом корыте, я хотел, чтобы ребята выжили… Но не вышло.