Бог-Император Дюны

Мысли о делах отвлекли его от дум о Хви. Пока Лето катал свою невесту вокруг Цитадели, здесь собрались придворные и Говорящие Рыбы. Придворные были разодеты в лучшие свои одежды, украшенные бриллиантами и расшитые золотыми и красными цветами. Говорящие Рыбы были в парадной форме, синий цвет которой оживляли лишь знаки различия. Повозку с вещами, которая следовала в арьергарде, толкали несколько Говорящих Рыб. Воздух был полон пыли и казался тяжелым от звуков и запаха всеобщего возбуждения. Большинство придворных были недовольны, узнав, куда им предстоит направиться. Некоторые немедленно начали скупать для себя тенты и легкие павильоны. Их предстояло выслать вперед, и сейчас все это имущество было свалено на песке возле Туоно. Говорящие Рыбы не воспринимали происходящее как праздник. Настроение их было скорее подавленным. Они громко высказывали свое недовольство, когда им сказали, что Лето запретил брать с собой лазерные ружья.

– Еще немного времени, – жалобно просил Монео. – Я не знаю, как мы будем…

– При решении многих проблем нет замены времени, – сказал Лето. – Однако ты возлагаешь на время слишком многое. Я не могу больше терпеть задержек.

– Нам понадобится три дня только для того, чтобы добраться до места, – жаловался Монео.

Лето задумался. Ходьба – бег – ходьба: как всегда при паломничестве. До Туоно сто восемьдесят километров. Да, ничего не поделаешь, три дня.

– Я надеюсь, что ты хорошо позаботился о местах стоянок, – сказал Лето. – Должно быть много горячей воды для снятия судорог в икрах.

– Нам будет достаточно удобно, – сказал Монео, – но мне не нравится сама мысль оставить Цитадель в такое время! И вы знаете почему!

– У нас есть средства связи и верные помощники. Гильдия пока не поднимет голову, получив свое. Не волнуйся, Монео.

– Мы могли бы провести церемонию в Цитадели!

Вместо ответа Лето закрыл колпак, отделив себя и Хви от внешнего мира.

– Это очень опасно, Лето?

– Это всегда опасно.

Монео вздохнул и побежал туда, куда направилась тележка, начав подъем на восток, прежде чем свернуть к югу, чтобы обойти Сарьир. Лето привел в движение тележку, глядя, как вся его пестрая свита устремилась следом, стараясь не отставать.

– Мы все движемся? – спросил Лето.

Хви оглянулась, перегнувшись через него.

– Да. – Она посмотрела ему в глаза. – Почему Монео так переживал?

– Монео только что впервые открыл для себя, что прошедшего мгновения не вернешь.

– Он был в очень дурном расположении духа с тех пор, как ты вернулся из Малой Цитадели. Да что там, он просто не похож на себя.

– Монео – Атрейдес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы ублажать Атрейдесов.

– Нет, я бы знала, если бы это было так.

– Да… ну тогда, может быть, до Монео дошла страшная простота смерти.

– Что было в Малой Цитадели, когда ты был там с Монео? Какова она?

– Это самое уединенное место во всей Империи.

– Мне кажется, ты уходишь от ответа на мои вопросы.

– Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность по поводу Монео, но ему сейчас не помогут никакие объяснения. Он в ловушке. Он узнал, что очень трудно жить в настоящем, бесцельно жить в будущем и невозможно жить в прошлом.

– Мне кажется, что это ты загнал его в ловушку, Лето.

– Но освобождаться ему придется самому.

– Но почему ты не можешь его освободить?

– Потому что он думает, что моя память – это ключ к его освобождению. Он думает, что я строю будущее, опираясь на прошлое.

– Но разве не делается всегда именно так?

– Нет, дорогая Хви.

– Но тогда как?

– Многие думают, что удовлетворительное будущее строится, если удается вернуться в идеализированное прошлое, которое в действительности никогда не существовало.

– А ты, обладая феноменальной исключительной памятью, убежден в обратном.

Лето повернул к Хви свое лицо и испытующе посмотрел в глаза невесте. Из того множества образов, которые существовали в его памяти, он мог выбрать генетического близнеца для Хви или хотя бы нечто очень похожее. Правда, этот двойник был далек от воплощения живой Хви. Ничего не поделаешь, это было так. Прошлое выстраивало бесконечные ряды безжизненных глаз, которые смотрели вовне, а Хви вся лучилась вибрирующей энергией жизни. У нее были греческие губы, словно созданные для дельфийских речитативов, но она не произносила пророчеств. Ей вполне хватало реальной жизни, она была словно благоухающий цветок, готовый раскрыться навстречу ласковому солнцу.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.

– Я хочу погреться в твоей любви.

– Да, в любви. – Она улыбнулась. – Мне кажется, что, поскольку мы не можем разделить любовь плоти, нам надо разделить любовь душ. Ты разделишь со мной такую любовь, Лето?

Он отпрянул.

– Ты спрашиваешь меня о моей душе?

– Я уверена, что о ней тебя спрашивали и другие.

Он коротко ответил:

– Моя душа переваривает мой опыт, вот и все, что о ней можно сказать.

– Я слишком многого от тебя хочу? – спросила она.

– Думаю, что для меня не существует понятия «слишком много».

– Тогда я, полагаясь на нашу любовь, позволю себе не согласиться с тобой. Мой дядя Малки говорил, что у тебя есть душа.