Бог из машины

Нужно было уничтожить бронетранспортер. Харман подпустил его метров на сто и швырнул ему под колеса гранату. Бронетранспортер скрылся в дыму, съехал в кювет и смачно зачадил. Из его люков во все стороны посыпался экипаж, но Харман спокойно расстрелял солдат из пулемета. Цепочка эсэсовцев дрогнула и залегла. Перед ней кто-то метался, размахивая пистолетом и рыча неразборчивые команды. "Это Шарц. Он мне уже надоел", подумал Харман и снял ротенфюрера прицельным выстрелом.

Однако вскоре эсэсовцы окружили Хармана с трех сторон и, строча из автоматов, ринулись на штурм баррикады. После длинной пулеметной очереди снова залегли. Потом опять пошли. И опять залегли.

С каждым броском их ряды все больше редели, но они неуклонно приближались к Харману, и ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не подпустить противников на расстояние, достаточное для броска гранаты.

Он знал, что долго не продержится, но ему нужно было продержаться еще как минимум четверть часа. Каким-то вторым, внутренним зрением он видел, что в этот момент Верке сворачивает машину в лес и медленно едет по ухабистой просеке.

Некоторое время он не давал поднять головы залегшим эсэсовцам непрерывным огнем из пулемета. Потом лента кончилась, а заправлять новую было уже некогда.

Отстреливаясь из автомата, Харман стал перебежками отступать по мосту на другой берег. Вдруг что-то тяжелое ударило в ногу и в спину, он упал и оглянулся. С другого конца моста ехали мотоциклисты, и от них к нему тянулись красивые светящиеся трассы. Это было подкрепление противнику. Харман оказался в окружении.

И тогда он выдернул зубами чеки из двух гранат, сжав их в кулаках, и стал ждать, когда эсэсовцы приблизятся к нему вплотную. И время впервые показалось ему длинным-длинным…

* * *

Когда погас голографический экран и в зале зажегся свет, какое-то время они сидели молча, не шевелясь. И хотя это был уже не первый просмотр, их и на этот раз постиг невольный шок от увиденного.

Александр Семенович Крондо молча сидел перед четырьмя людьми и пытался угадать то, что они сейчас думают, но лица этих четверых были непроницаемы.

Жан Сонгаль, инженер-роботехник, сжимал в руке какую-то книгу, и выражение его лица было озабоченным. Альберт Какучая, программист, толстый великан, раскуривал трубку, и казалось, что в этот момент для него это было самым важным. Бернард Рошальски, психолог, нахмурив брови, разглядывал кончик зажженной сигареты. Лингвист Том Рончак, небрежно развалившись в кресле, глядел то ли в окно, то ли в пространство.

Сколько работы, думал Крондо, сколько лет подготовки!.. Создание андроидов, которые были точной копией человека. Многие годы копания в древних архивах, тайного наблюдения и сбора информации. Невероятные усилия по материально-техническому обеспечению подобных операций в прошлом…

Все теперь летело к чертям,

– Опять "бог из машины", – наконец, сказал он. – Уже в четвертый раз. И снова из-за отклонения андроида от заданной программы. В чем дело? Может быть, слаба программа?

– Лично я ничего не могу понять, – прогудел бас Какучаи. -- После первой неудачи мы стали вводить в программу жесткие ограничения на определенные действия. Например, не осматривать вообще лагерь. Но их тянет туда какая-то непреодолимая сила. А дальше все идет по одной схеме. Они вырабатывают себе другую установку: спасать людей. И тогда на них нельзя повлиять даже с помощью экстренного программного управления. Замкнутый круг какой-то!..

– Ладно, – сказал Крондо. – А что скажете вы, Сонгаль?

– Что я могу сказать? – вздохнул инженер. – С технической точки зрения андроид действовал просто безукоризненно. Ведь никому там, в прошлом, даже и в голову не пришло, что они имеют дело не с человеком, В конце, правда, у него гипноблок отказал – но это можно объяснить нештатной величиной нагрузки на координирующие контуры…

– Александр Семенович, – вмешался в разговор Рошальски, – мне кажется, все дело в том, что наш андроид попал в экстремальную ситуацию. Хотя понятий "Добро" и '"Зло" в их чистом виде мы в них не закладывали, но эти категории неизбежно вырабатываются в сознании андроида через цепочку логических умозаключений.

– Ну и что? – спросил Крондо. – К чему вы клоните, не понимаю.

Психолог с досадой ткнул погасшую сигарету в пепельницу.

– Да к тому, – воскликнул он, – что андроид имеет дело с фашистами! С фа-ши-ста-ми! А фашистов трудно назвать людьми. Скорее, это нелюди, садисты и маньяки. И мы просто не сможем запрограммировать нашего Хармана адекватно психологии фашистов, потому что для этого… – Он внезапно умолк.

– Ну-ну, договаривайте, – добродушно сказал Крондо. – Что – для этого?

– Для этого нам самим нужно быть фашистами! – с вызовом закончил свою мысль Рошальски, не глядя ни на кого из присутствующих.

– Это все эмоции, – по-прежнему хладнокровно сказал Крондо.

– Эмоции? – переспросил психолог. – Но ведь именно эмоции и ведут к превращению анд-роида в "бога из машины"!

Он опять закурил.