Бог из машины

– Посмотри, как они глядят на нас… Они ненавидят нас, и только дай им возможность, как они тут же набросятся на нас и задушат голыми руками!.. В школе СС нам внушали, что здесь царит образцовый порядок, а на месте оказалось, что порядок этот – только внешний… В душе у этих ублюдков – если она у них имеется – лишь ненависть и бессмысленная враждебность! Они не умеют подчиняться силе… Поэтому мы все очень плохо спим по ночам.

– - А кто содержится в вашем лагере?- спросил Харман.

Разный сброд, – махнув рукой, ответил штурмбанфюрер. – У нас все же не Освенцим и не Дахау… Есть и пленные красноармейцы, и евреи из польских гетто, есть члены большевистских семей – в основном, они все помогали партизанам. – Штурмбанфюрер посмотрел на часы. – Однако, дружище Харман, нам пора выдвигаться в "лазарет".

– В лазарет? – удивился обер-лейтенант. – Зачем?

– Я забыл, что ты не знаешь нашей терминологии, – засмеялся Фельдер. – "Лазаретом" мы называем то место, где происходит ликвидация этих скотов. Сейчас там состоится занятный спектакль: будут расстреливать подонков, которые пытались дать деру этой ночью!

"Лазарет" находился в редкой березовой роще в самом дальнем углу лагеря и представлял собой довольно вместительный котлован, окруженный оградой из колючей проволоки. На краю котлована была вырублена в глине крутая лестница, которая вела на дно.

Все уже были в сборе. Чуть поодаль от котлована стояла длинная скамья, на которой, словно король со своей свитой, восседал фон Риббель в окружении офицеров СС. Заключенные, которых должны были расстреливать, были выстроены в шеренгу на краю котлована, спиной к нему. Их было около двадцати, и стояли они спокойно и молча, хотя ни на одном из них не было живого места – очевидно, от огнестрельных ран, собачьих укусов и побоев. Сколько ни вглядывался в их лица Харман, ни на одном из них он не смог заметить и тени страха,

– Они не боятся, – констатировал он.

Фельдер хмыкнул:

– Они просто отупели от страха!

– А почему ты сказал, что будет спектакль?

– Потому что есть зрители, – хихикнув, ответил штурмбанфюрер, ткнув пальцем в направлении так же молча стоявшей толпы людей в полосатом, которую охраняли автоматчики. – Обычно все это проделывается быстро и без китайских церемоний. Осужденных ставят на колени на краю ямы и стреляют в затылок. А теперь зрелище обещает быть намного интереснее!

Перед шеренгой заключенных выстроился взвод СС с автоматическими карабинами, под командованием уже известного Харману ротенфюрера Шарца.

– Шарц, начинайте, – отрывисто приказал фон Риббель.

Офицер что-то рявкнул солдатам, указывая на грузовик, который стоял за строем взвода. В его кузове был укреплен на турели пулемет.

– Что он говорит? – спросил Харман Фельдера. – Я не расслышал.

– Кто? Шарц? А, – штурмбанфюрер пренебрежительно махнул рукой, – он хочет, чтобы для верности кто-то из солдат стрелял из пулемета. К нам недавно прибыло пополнение, так что это будет для новичков крещение огнем. Заодно лишний раз потренируются в стрельбе на меткость, ха-ха!..

Шарц повторил выкрик, и Харман уловил звуки, похожие на команду: "Добровольцы, шаг вперед!".

По-прежнему никто не шелохнулся. Все колебались. Война шла четвертый год. Позади Ленинград, сражение на Волге, русские приближаются к Польше. Кому хочется пачкать руки в крови, да еще при свидетелях?

Харман вдруг подумал: а что, если кто-нибудь из солдат вообще откажется стрелять в людей? Да нет, вряд ли. Каждый понимает, что это бессмысленно: количество приговоренных к смерти просто увеличится на одного, вот и все.

Но он ошибся. Когда Шарц все-таки вызвал из строя некоего Верке, тщедушного молодого солдата, тот отказался занять место за пулеметом. Секунду ротенфюрер таращил на него глаза, а потом медленно потащил из кобуры "вальтер". Глаза его налились кровью, и это не предвещало ничего хорошего для солдата. Верке побледнел, но не сдвинулся с места.

Мертвую тишину нарушил надменный голос фон Риббеля:

– Оставьте, Шарц. Он пойдет под трибунал, но вначале им займется гестапо.

Шарц нехотя убрал руку с кобуры и, тяжело дыша, шагнул к Верке.

– Чистюля! – процедил он сквозь зубы. – Трус! Ты больше не солдат фюрера!

С этими словами он сорвал с юноши погоны и повернулся к строю взвода.

– Кто еще хочет последовать его примеру? – прорычал он.

Никто не шелохнулся, и уже следующий солдат, вызванный Шарцем, послушно полез в кузов грузовика.

Через несколько минут все было кончено. Залп из карабинов и длинная очередь из пулемета сделали свое дело. Крупнокалиберные пули сбрасывали приговоренных прямо в котлован, буквально разрезая их пополам. Недаром в войсках такие пулеметы называли "пилами фюрера"…

Потом все так же ярко светило полуденное солнце, солдаты деловито засыпали трупы в котловане гашеной известью и землей, а охранники погнали остальных заключенных в лагерь.