Бог калибра 58

— Это, наверное, общий знак, — сказал я. — Его все люди носят. Все-все. Это неспроста.

Алиса фыркнула.

— Все, которые из Рыбинска, верят, что все это неспроста. Это от рыбы. Если много рыбы есть, фантазия начинает развиваться. Может, ты еще в Белого веришь?

— Не верю, — сказал я. — Потому что не знаю ничего про него.

— Да вот, есть тут такой, говорят. Белый. Когда вроде бы все уже, конец. Труперы окружают, а патроны на нуле. Или в зыбь вляпался. Или ногу оторвало, лежишь, кровью истекаешь, и вот уже все вроде бы. А тут Белый. Старикашечка. Стоит, улыбается, на тебя смотрит. И ты засыпаешь. А просыпаешься уже в другом, безопасном месте. И нога цела, и раны залечены…

— Все так оно и есть, — сказал я. — Я, правда, сам не слышал, но это наверняка правда. Про Белого. Это ангел. Он является праведникам…

— Дурак какой-то. Ты чего на своей праведности так помешан-то?

— Как это чего? Только праведник может низвергнуть зло, это же понятно. Праведники лучше бегают, метче стреляют, дыхание дольше задерживают. Ты же видела!

Алиса задумалась.

— Может, ты и прав, — сказала она. — Может. Стреляешь ты действительно неплохо. Прямо мастер огня, а не пацифист. Ты считаешь, что это из-за того, что ты не ругаешься?

— Из-за этого тоже, — заверил я. — Брань оскорбляет природу, и природа отвечает тем же. Вот руки и начинают трястись. Живи в чистоте…

— Жуй красноперок, знаю. Ты еще про прищепки свои расскажи.

— Это вериги, — поправил я. — Вериги тоже очень и очень.

— И как же именно? Вот ты там прищемляешь что-то. И как это тебе помогает.

— Само собой. К боли приучает. Потом здоровье улучшается…

— Ты стегаешь себя плеткой, и от этого у тебя улучшается здоровье?

Я кивнул.

— Тут все просто, — сказал я. — Организм тренируется выздоравливать, привыкает. И когда случается серьезная травма, то все проходит быстро. Хорошо еще вверх ногами висеть…

— Дальше не надо, — остановила Алиса. — Хватит. Я не могу висеть вверх ногами, не могу прокалывать себя иголками, ты уж сам. Тут километров пять еще — и вперед. К своим. У тебя там есть кто-нибудь, а? Братик?

Нет у меня братика. Мать не помню, отца убили, был Гомер — тоже погиб, Ной есть… Не знаю, остался ли там кто-нибудь. Старая Шура.

Я улыбнулся.

— Ладно, заведешь какую-нибудь шиншиллу, посмотришь, короче. Я тебе вот бы что советовала.

И тут я увидел, что по полю, по этому бугристому полю бежит кто-то. Далеко было, но увидел.

— Бежит кто-то… — сказал я.

Посмотрел в трубу.

Мальчишка — я сразу понял по шустрости. Мелкий. Удирает. Если бежит, то удирает. Из зарослей выскочили два мреца. Оба, как полагается, — оборванные, черные. Бежали, как они бегают, — страшно, длинными шагами, с еле заметными паузами, это всегда меня в них раздражало.

И третий выскочил.

— Ах ты…

Я тут же схватил карабин и принялся целиться. Мертвяки бежали неудобно. Сверху трудно попасть.

Расстояние изрядное. И ветерок. Поправки нужны.

Карабин привычно лег на локоть, я быстро прицелился и нажал на крючок.

Курок ударил по капсюлю.

Осечка.

Первая осечка. В моей жизни. Переставить капсюль — дело секунды, но рисковать нельзя — вторая осечка — слишком большая роскошь. И почему осечки?

— Я вниз! — крикнул я.

— Я с тобой…

— Лучше стреляй!

Я сунул Алисе карабин.

Бежать вниз гораздо опасней, чем подниматься вверх. Но я торопился. Перепрыгивал через ступени, старался не думать. Потом буду. Вот двадцать пять стукнет, если доживу, конечно, тогда и отдохну. Наберу учеников, буду их учить. Они у меня будут закапываться, а я на них прыгать стану и голодом морить.

Вниз уровни не считал, следил за тем, как медленно приближается земля.

Выскочил из дома. Осечка. Первая осечка. Все когда-то происходит в первый раз, почему сейчас?

Мальчишка уже сдыхал. Они тут, в Москве, слишком изнежены. Лазают по трубам, живут в подвалах, свиней ловят — нам бы так свиней ловить. Хорошо едят, мало двигаются. Думают, наверное, много. А надо меньше. Мысли рождают зло, первую мысль в голову вкладывает Владыка, а потом уж дьяволы начинают нашептывать — а может, лучше так, а может, лучше по-другому, а давай еще вот так попробуем. А праведность должна быть как рефлекс — только тогда она истинна.

И вообще, кто много думает — тот плохо бегает. Этот уже еле двигался. Хрипел. Мрецы догоняли.

Я никогда не бился с мертвецами вручную. Не было необходимости. У нас другая тактика. Если вдруг я натыкался на мреца случайно, в лесу или в поле, то действовал так — сразу начинал убегать. С хорошей скоростью, мрец хромал вслед, я отбегал метров на пятьдесят и стрелял ему в лоб и перезаряжал. Если преследовали двое, повторял. Как-то раз трое встретились. Пытались догнать меня в ольховнике.

Сейчас трое, а я без карабина, и этот бегун уже сдыхал.

Вообще все мрецы пропитаны трупным ядом, лучше от них держаться дальше. С ними вообще нельзя вступать ни в какую рукопашку, мертвяк сразу валит тебя на землю и начинает грызть и рвать. Только на расстоянии. Копьем.

Так учил Гомер.