Бог, которого люблю

К тому же приближались вступительные экзамены, которые должны были показать, какова реальная цена моим амбициям.

Решение сдавать экзамены сразу в два института одновременно подсказывала простая логика: в два раза больше шансов поступить. Сразу вспомнил об Андрее. Он работал в институте, где был факультет немецкого языка и мог помочь сдать экзамены по литературе и истории, к которым я даже не готовился.

Заблаговременно достал все необходимые документы, в том числе и дубликат диплома о среднем образовании. В обоих институтах первый экзамен – немецкий язык, устный. Когда, спустя три дня, поехал узнать результат, к своему восторгу обнаружил, что и там, и там, напротив моей фамилии, стояла оценка «отлично».

Сдать остальные экзамены было уже делом техники.

В самом начале экзамена по литературе какой-то модно одетый молодой человек, по виду аспирант, зашел в аудиторию, подошел к доске, на которой только что написали темы сочинений, поглазел на нее секунд 15–20, затем спросил изумлённых преподавателей:

– Где здесь буфет?

Не дождавшись ответа, решительно направился к выходу, ловко обойдя одного из членов приёмной комиссии, который пытался преградить ему дорогу. «Аспирантом» был Володя.

Сочинение за меня написал Марик. Для него литература была такой же страстью, как для меня футбол. Когда Володя сообщил ему темы сочинений, он тут же выбрал своего любимого Маяковского, пошёл в институтскую библиотеку, взял необходимые книги и два часа, не останавливаясь, писал о нём.

В аудитории я намеренно сел около самой двери, и Андрей незаметно передал мне исписанные Мариком листы. Сочинение я сдал одним из первых, даже не прочитав его.

Так, с помощью друзей, я стал студентом романо-германского факультета Областного педагогического института имени Крупской.

Конечно, мог попытаться продолжать сдавать экзамены и в Институт Мориса Тореза, который был более престижным, и где уже сдал на «отлично» немецкий. Но решил, что главное не престиж, и что под прикрытием Андрея учиться будет удобнее.

Сестра, как и обещала, написала Светлане письмо, и прошло уже довольно много времени, но ответа пока не было.

Несколько раз возникали сомнения: «Что же она там написала? Говорит, вроде бы, логично, но сам-то я письма не читал. Может быть, она в душе и против этой женитьбы?»

Но тот новый голос, который как бы родился во мне именно в это время, дружески, спокойно стал советовать: «Ты ведь и сам толком не знаешь, чего хочешь. Пусть все устроится без тебя. Так будет правильно, и потом, время все лечит, не торопись».

Ответ пришел лишь в начале лета. На скамейке под тополем около дома несколько раз перечитал ее письмо. Написано оно было на листках из школьной тетради, сложенных пополам. Суть его сводилась к тому, что со своими друзьями она поехала за город, и там случилось что-то такое, после чего она долго плакала и теперь не знает что делать.

Объяснение могло быть только одно: либо ее изнасиловали, либо из-за легкомысленного поведения она потеряла девственность.

Прочитав такое письмо, жених может испытать гамму чувств: от ярости и ревности до жалости и желания немедленно поехать и разобраться в том, что произошло.

Нет, от моего гнева листья с тополя, под которым я прочел ее послание, не попадали. Я пребывал в недоумении, как от неожиданного хода при игре в шахматы, когда вроде бы все идет своим чередом и вдруг, ход, на который сразу ответить невозможно, необходимо заново осмыслить всю ситуацию.

Лето, а с ним и сезон доставки железнодорожных билетов, были в самом разгаре. Работать стало гораздо легче: в своем районе я уже знал не только самые маленькие переулки, но и расположение домов. По вечерам появилось свободное время.

С Женькой-художником мы, по-прежнему, виделись почти каждый день. Однажды он рассказал, что познакомился с одним чудаком (он его называл татошником), который знает на бегах всех наездников, и они иногда говорят ему, какая лошадь придет первой. Информация показалась мне чрезвычайно интересной, особенно про то, что если в каком-то заезде поставить на темную лошадь, то можно выиграть одним ударом несколько тысяч.

На бегах я никогда не был, и мы договорились, что в ближайший беговой день вместе поедем на ипподром.

Все что увидел и почувствовал, оказавшись на ипподроме, произвело впечатление совсем иного мира. Люди с озабоченными лицами и программками в руках без конца снующие туда и сюда, очереди в кассах, мгновенно растворяющиеся после звонка, азарт на трибунах, висящий как облако, разговоры о том, какой заезд сделан и какой нет. И, наконец, сами лошади – сильные, грациозные, красивые. Огромного размера театр, где ты и зритель, и участник одновременно.

Татошника звали Гришей. Ему было лет сорок. Он не производил впечатления веселого, жизнерадостного человека, какая-то озабоченность постоянно присутствовала во всем его облике.

Поскольку денег, чтобы делать ставки, у него совершенно не было, мы сразу же по-джентельменски договорились: его информация, наши деньги, выигрыш пополам. Что будет в случае проигрыша мы, не оговаривали.