Бог не Желает (ЛП)

Ветвь перевесилась через садовую стену. Плоды она обыкновенно приносила кислые и некрасивые. И все же оскорбленный хозяин земли настаивал, что падающие на землю плоды принадлежат ему; однако же владелец остального дерева, делавший из плодов довольно скверное вино, требовал платы за урожай со своевольной ветви. Это стало для него вопросом принципа, и та подробность, что сосед оставлял плоды гнить на земле, казалась несущественной.

Ссора расширялась. Ущерб собственности, испорченные репутации, составление изобретательных и кровавых проклятий, призывание злых духов... наконец, были потеряны и жизни. Когда дело дошло до местного суда, список претензий и обвинений потребовал для чтения целого дня.

Проблема была в том, что исходный случай затрагивал два разных малазанских закона, о частной собственности и точной оценке стоимости. Крючкотворы выдвигали обвинения о проникновении на чужую землю, другая сторона твердила о намеренной порче чужого имущества (а именно, о том, что плоды оставляли гнить без пользы). Судья был новичком в той области. Не входил в местные общины, не был связан семейными и деловыми отношениями. Вначале это воспринимали как преимущество, поскольку ждали от него справедливого решения и строго соблюдения буквы закона.

Какая неожиданность: он приказал сжечь дерево и оба дома, засыпать землю солью, обе семьи изгнать за границы области.

Обосновывая свое решение, судья сказал буквально следующее: "Мир переполнен жалкими тупоумными ублюдками, и здесь им просто не посчастливилось жить по соседству. Но теперь стало иначе".

"Юриспруденция, судебная практика и уголовное право во времена Реформации Маллика",

воспоминания судьи Илгиша Факельщика

Если бы не бесконечная боль, он смеялся бы. Если бы не смрад истерзанных и гниющих тел вокруг, не липкая трава у придавленной щеки, он смотрел бы в пустое небо, видя голые черепа сброшенных вниз богов.

Сколько верований может уместиться в одной голове? Велок не знал. Но едва они его покинули, вытекая волнами боли и стыда, он понял: занимаемое ими пустое место оказалось вовсе не таким уж большим.

"Голова глупца пуста. А тот, что слушает летающее по черепу эхо и читает в нем истины, глуп вдвойне. Но все мы слышим лишь это эхо. Вера кормит веру, вздор подобен змее, пожирающей свой хвост".

Он верил в мужество. Не в своё: он знал, что не так уж смел. Но ведь правое дело наделяет мужеством, и пламя становится нестерпимо жарким, чистым и белым. Непобедимым. Он верил в будущий мир, в котором ему найдется место. В мир, манящий новой свободой.

Сдери обертки веры, и разум окажется поистине мелким. Убери мир, и узришь, что тело стало последней тюрьмой, а грезы о свободе - единственным путем побега. Грезы, разумеется, были иллюзорными, их крылья фальшивыми, их миры эфемерными. А вот смерть сулила истинный конец, единственно верное освобождение.

Как он сейчас мечтал о ней.

Он бежал в самой толпе, три шага за Байреком, когда что-то треснуло под ногой, вырвавшись из высокой травы, железные зубы вонзились в лодыжку. Споткнувшись, он ошеломленно смотрел на что-то совсем неожиданное. Волчий капкан с пружиной, такие ставил его прежний хозяин, услышав о волчьей стае, уносившей овец и коров. Кости в стопе были сломаны. Цепь держала капкан у земли, железный штырь глубоко уходил вниз.