Бог с нами

Собрание самых подозрительных жителей Краснопольска представлялось Мите чем-то вроде заключительного акта английского детектива, где, все в смокингах и вечерних платьях, застыли за большим дубовым столом родственники баронета, обнаруженного прошлым вечером в запертом кабинете — он сидел, удивленно раскрыв отороченный жесткими седыми усами рот и скосив глаза на торчащий из груди гарпун, — а за спинами подозреваемых, меряя шагами пространство от холодного камина до высокого окна, выходящего в населенный их призрачными отражениями ночной сад, разгуливает чудаковатый сыщик, вечный спутник смерти, и невинными вопросами разоблачает внезапного злодея. Однако Михаил Ильич вместо этого превратил кухню в какой-то салон Анны Шерер, рассадив гостей за отдельные столики по только ему известному принципу, и теперь курсировал от одной группы к другой, поддерживая светскую беседу с причудливыми персонажами, которые меньше всего походили на британских аристократов. Помимо Башмачникова, Марги и юноши Елизара, среди приглашенных оказался желтоватый старик с прямой настороженной спиной, который с утра до вечера, с перерывом на принесенный из дома обед, стоял на Ульяновской с плакатом «Не хочу жить вечно», улыбчивая тетка самого домашнего вида, густоголосый, с узким костистым лицом и по-птичьему округлым брюшком помощник мэра Уманский, черноволосая женщина лет сорока, красивая украинской русалочьей красотой, и еще с десяток странных и незнакомых Мите гостей.

Михаил Ильич обладал поразительной и совершенно недоступной Мите способностью заводить новые знакомства. Каждое утро после завтрака и работы над очередной проповедью Миряков шел, как он сам выражался, «в народ», и можно было быть уверенным, что к вечеру его паства увеличится на десяток-другой человек. Он то присоединялся к какой-нибудь компании, вяло обсуждавшей очередное горячее дерево с пульсирующим шершавым стволом, листья которого уже начинали заворачиваться и темнеть; и с обезоруживающей простотой засыпал людей неожиданными и почти неприличными вопросами, настойчиво заглядывая им в лица, то, наоборот, садился где-нибудь в тени и терпеливо ждал, когда его узнают прохожие, чтобы начать уже самому терпеливо и почти равнодушно отвечать на каверзные вопросы поднаторевших в теологических дискуссиях горожан. В общем, не было ничего удивительного в том, что буквально через неделю после приезда Михаил Ильич оказался знакомым чуть ли не с половиной жителей Краснопольска, хотя чем ему показалась подозрительной, например, скромная некрасивая девушка, похожая на ученицу какого-нибудь педагогического лицея, Митя пока не понимал. Впрочем, выяснить это ему так и не удалось.

Примерно через полчаса после начала вечери на кухне появился учитель Трубников, безобразно пьяный и почему-то в мокрых по колено брюках, которые были к тому же порваны в нескольких местах. Остановившись в дверях, он вытянул заметно дрожавшую руку в направлении Мирякова и торжественно провозгласил;

— Се человек!

Довольный остротой, Трубников неожиданно тонко захихикал, хватая себя за бороду, и, снова подняв руку, повторил:

— Се человек!

Учитель победоносно оглядел публику, ожидая, когда та оценит шутку, но все молчали, стараясь не встречаться с ним глазами. Только Миряков быстро подошел к нему и, взяв за руку, тихо спросил:

— Ярослав Игоревич, у вас что-то случилось?

Трубников властно отстранился, при этом покачнувшись и сделав шаг назад, чтобы удержать равновесие, после чего помахал у Михаила Ильича перед носом тонким указательным пальцем.

— В моей жизни нет места случаю! — сообщил он. — Четкий распорядок, железная дисциплина и несгибаемая воля. Так победим!

Несколько секунд учитель грозно смотрел на Мирякова, после чего снова схватился за бороду и захихикал. Потом он внезапно посерьезнел, как это умеют сильно пьяные люди, и, указывая на Михаила Ильича, спросил:

— А вы знаете, почему он не боится? На дворе конец света, а он выдает себя за мессию и ни бога, ни черта не боится. Погубит ведь бессмертную свою душу, ежу понятно. А он не боится. Почему, а?

Трубников обвел взглядом сидящих на кухне, словно перед ним был притихший после вопроса, ответа на который нет в учебнике, класс, и торжествующе продолжил:

— А потому что нет у него бога. Ни бога, ни черта — ни черта у него нет. Один, как перст. — Трубников оттопырил средний палец и старательно покрутил им перед зрителями.

— Ярослав Игоревич, шли бы вы домой, — холодно посоветовал Башмачников.

— Мой адрес — не дом, — объявил Трубников. — И не улица. Мой адрес — Советский Союз.

Он снова довольно захихикал и снова резко оборвал смех.

— Вот скажи, Ильич, — обернулся учитель к Мирякову, который продолжал стоять перед ним, — ты был в комсомоле?

— Ярослав Игоревич…

— Я спрашиваю — был?

— Был.