Бог со звезды

Возмущенная безжалостными мерами Митьки группа недовольных тут же устроила демонстрацию протеста, но была поставлена на место в два щелчка. После чего люди тихо ворчали, но на рожон не лезли. Изменить ситуацию они не имели возможностей, а оценить объективно не могли из-за острого дефицита информации.

Богдан тоже был вынужден заниматься кучей дел сразу, при этом держать язык за зубами и вообще вести довольно странный, полукочевой образ жизни. Хорошо еще, что ему как лицу с высоким официальным статусом не нужно было никому ничего объяснять. Кстати, Эмилию после того самого спектакля в каюте он больше не видел. И желания такого не испытывал. За что и подвергся безжалостной анафеме Феофана Аркадьевича Мякишева, наотрез отказавшегося сотрудничать, делиться сведениями и вообще его замечать. На угрозу в несодействии доктор отреагировал бурной речью — без ненормативной лексики, правда, но по смыслу крайне к ней близкими выражениями. Суть его речи свелась к «ничем не могу помочь». И в наиболее гневном варианте — «Да хоть ружье к голове приставьте — нет!»

Богдан, в конце концов, плюнул и продолжать самоистязание не стал. Он мог вполне обойтись и без лекций доктора. Тем более что среди людей, с большим энтузиазмом отозвавшихся на просьбу о помощи, находились Яша и Лео, с которыми у него уже был налажен контакт. И Феофана Аркадьевича они также не выносили.

Да, мелькнула тогда у Богдана одна нехорошая мыслишка насчет друзей-ученых. Это, конечно, благородно, не идти на преступление самим, не потакать нехорошим замыслам и не нарушать законов. Но с удовольствием пользоваться плодами результатов той самой подрывной деятельности совесть им почему-то не мешала. Сладко подремывала. А ведь ни один, ни второй не отказывались от нового оборудования, в том числе и стоящего безумных денег «супер-бупер» микроскопа. Гаденький такой, малюсенький червячок все грыз Богдана изнутри. Нет, понятно, идеализировать глупо, но все же… все же.

С другой стороны, старые знакомые не пытались использовать кого-либо в таких масштабах на перспективу, как Эмилия. Да и общаться с ними было не в пример приятнее и полезнее, чем с истериком доктором. Вот тебе и моральная дилемма. Впрочем, беспокоила она исключительно Богдана, у напарника все было просто и ясно как дважды два. Но и он, хотя и несколько вынужденно, совершил акт доброй воли. После оглушительного скандала с Альбертом, когда тот обнаружил, что является тем самым «козлом отпущения», возник начальственный вакуум. У Митьки на все не хватало ни сил, ни желания. Альберт Шауров был раздавлен, растерян, либо же виртуозно прикидывался обманутым телком. В любом случае, и речи не шло о том, чтобы он остался на посту.

Тем не менее, через три дня Митька снова вызвал Альберта на ковер. Когда тот, красный как рак, но со светившейся в глазах робкой надеждой выполз из каюты, стало понятно: им удалось договориться о чем-то важном. С этого момента для Богдана всегда и везде горел зеленый свет. Недовольные шепотом ругались, довольные, надеясь на маленькое чудо, стремились оказать содействие. И Митька, наконец, смог вплотную заняться текущими делами, а именно подготовкой «высадки десанта», как он сам это называл.

Богдан, как загнанная лошадь, мотался из одной каюты в другую, по отсекам, уровням, специалистам. Он чувствовал себя контейнером, в который знания уже просто не помещались. Они лезли изо всех щелей, но вновь безжалостно запихивались обратно. Порой Богдану хотелось просто сесть в уголке, закрыть глаза и провалиться в сон без сновидений. Увы. Времени не хватало катастрофически, а планы у Митьки были глобальные.

По крайней мере, теперь Богдан уже не тешил себя иллюзиями о своей роли в их тандеме. Конечно, Митька редко бравировал начальствующей должностью, предпочитая роль напарника, но в данной ситуации совершенно ясно демонстрировал, кто и кому подчиняется.

Мысли о посещении планеты в качестве резидента, поиски неведомого «зверя» и его поимка казались смутными и уж точно неромантичными. Реальная угроза, чуждая цивилизация, жесткие рамки, как временные, так и социальные — все это действовало угнетающе. Нет, Богдан был человеком думающим, не слепо подчиняющимся приказам. Но это не означало, что он собирался их игнорировать или оспаривать. План, предложенный Митькой, выглядел разумным, продуманным. Страховка — надежной. Но в таких экспериментах не бывает абсолютной уверенности. Риск велик. Угроза разоблачения и, скажем так, внезапной смерти присутствует, пусть и неявно. К тому же, не факт, что план сработает, как задумано. Тот же Кристиан мог оказаться мертвым или попытаться внести коррективы.