Бог Солнца в поисках... суррогатной матери (ЛП)

Последнее, что он помнил, он в бассейне с Пенелопой, прижимающейся к нему округлыми, упругими грудями, и он прибывающий на грани пролиться в ее ладонь. Ее желание было настолько мощным, что он буквально готов был воспламениться. Затем, пока он пытался сдержать пламя, ужас отразился на милом личике Пенелопы.

Он не видел Мааскаб, но доносящийся удушливый смрад не с чем не перепутаешь. Скаби стоял позади него и все, что он собирался сделать, было не хорошо. Наверное, и болезненное.

Тогда в голове вертелась лишь одна мысль: он хотел защитить Пенелопу, но не смог. Только не снова. Только, блядь, не снова.

И в этот момент полной беспомощности, что-то в глубине его души изменилось.

Как жесткий удар под дых, он понял, что если бы ему пришлось выбирать, то он бы позволили человечеству погибнуть, он пожертвовал своей душой, если это спасет жизнь Пенелопе.

Невозможно.

Как, когда боги так яростно защищали человечество, он мог подобное чувствовать? Кинич не знал. Но чувствовал. Невидимые цепи защелкнулись, его душа встала перед выбором, какую жизнь он ценил больше. Свободно жить, любить, желать другой жизни и возможно, получить ее. И в тот самый момент он осознал, что не хочет покидать Пенелопу, никогда.

Но, конечно Мааскаб появился, чтобы его убить. И, конечно, жрец пришел, чтобы забрать ее.

Оставалось единственное решение: Молитва Верности и Защиты.

С его светом, привязанным к ней, у Кинича был шанс отследить ее после того, как он восстановит форму в сеноте.

Он говорил и молился, чтобы Мааскаб, позади него, оказался достаточно близко, чтобы коснуться… убить его. По крайней мере, он выиграет для Пенелопы немного времени, прежде чем успеет снова появиться.

А затем он развернулся и ощутил кость и плоть.

Контакт.

И следом наступила тьма. Ничего, кроме тьмы. Пока звук сладкого голоса Пенелопы не пронесся сквозь бездну, шепча во сне его имя.

— Пенелопа, проснись. Ты слышишь меня?

Ответа не было несколько секунд. Возможно, его свет был в лимбо. Но когда он почувствовал, как его тело двигается само по себе, а глаза ни черта не видят, то понял, что застрял в другом теле. Действительно, у Вселенной больное чувство юмора, он был внутри Пенелопы.

— Будь осторожен с желаниями, — пробубнил он.

— Ха? — исступленно спросила она.

— Последнее, что я помню перед нападением Мааскаб, что желал оказаться внутри тебя.

— Как это вообще возможно?

— Довольно легко желать оказаться внутри тебя…

Он заметил, как тепло распространяется по ее щекам. Она покраснела.

Удивительно. Он мог ощущать ее тело?

Да. Жар на лице, холод в ногах, и… голод? Он никогда не чувствовал голода, но это было ощущение, глубоко внутри ее живота, которое источалось наружу через каждую клеточку ее тела. Она голодна. Просто умирала от голода.

Он тут же возмутился. Не было никакой причины, чтобы она лишала свое тело питания.

— Когда ты последний раз ела? — спросил он.

— Несколько часов назад я ела поджаренный сыр и мороженое. Не могла уснуть. Это правда ты? — ее голос дрожал, словно она была на грани того, чтобы расплакаться.

Несколько часов? Неужели человеческие тела всегда такие нуждающиеся?

— Да. Это правда, я.

— Уверен? Просто я каждую ночь вижу сны о тебе. Можешь доказать?

Он ничего не мог сделать, но Киничу стало интересно, на что похожи ее сны. Были ли они такими же, как его? Манящими, яркими, реалистичными, что он мог попробовать Пенелопу на вкус.

Даже сейчас с небольшим усилием, он мог визуализировать каждый чувственный, женственный изгиб ее тела; мягкую кожу бедер, изящный изгиб спины, переходящий в самую восхитительную, округлую, упругую попку, которую он когда-либо видел.

Он мог вспомнить цвет и точную форму ее розовых сосков, ее жар, так как он неоднократно заполнял и выходил из нее — черт возьми, мужик! Прекрати. Думай о чем-то благочестивом и скучном, как например, выбирать победителя в лотереи.

Не работает… черт! Его сознание пульсировало от похоти.

Но, несмотря на его неумолимое желание и шокирующую, необъяснимую трансформацию, ирония и горечь положения угрожающе притаились в тени его сознания.

Он не мог быть с ней, даже если и желал этого каждой молекулой божественной энергии в душе. Потому что два факта так и не изменились: во-первых, грядет апокалипсис. И если он с братьями и их союзниками не предотвратят его, то жизнь на земле исчезнет — включая жизнь Пенелопу.　

Во-вторых, он — бог. Проще говоря, он не способен дать человеческому сердцу — сердцу Пенелопы — то, из-за чего оно сможет расцвести. Они были двумя различными элементами, существующие в двух разных реальностях одного мира.

Огонь и лед. Разум и страсть. Ответственность и желание. Противоположные стороны спектра. И если он будет идти на поводу у своих чувств к ней или предпринимать попытки построить отношения, то в конечном итоге может уничтожить то, чем восхищался: ее дух. Она бы потеряла способность чувствовать эмоции.

«Ты можешь преодолеть это непонятное желание быть с ней. Слышишь меня? Сможешь, черт бы тебя побрал. Тебе не позволительно отвлекаться».

— Ну? — сказала она. — Я жду.

— Женщина! Кончай с глупостями. Это я.