— Ерунда! С чего мне вдруг ревновать?
Забавляясь ситуацией, Ник скрестил руки на груди.
— Ну, потому что ты хочешь меня. И судя по твоей реакции очень сильно.
Да. Да, очень хочу.
— Нееет. Нет! Ты тот, кто привез меня сюда. И давай-ка вспомним, это твоя чокнутая сестра затащила меня на этот идущий под откос поезд, который ты зовешь жизнью! — сказала я, а потом захлопнула дверь перед его носом.
Погодите. Если он бог, то это делает его сумасшедшую сестру…?
Повернув дверную ручку, я распахнула дверь. Ник стоял в нескольких дюймах от меня и гневно смотрел.
— Твоя чокнутая сестричка, Симил, богиня? — Прошу, скажи, нет. Это было бы так, так неправильно для человечества.
— Пенелопа, ты должна выслушать меня. Притом мне нужно сказать тебе…
— Ответь мне!
— Да.
Здорово. Просто замечательно. Психи наступают.
— Андрус тоже?
— Нет. Он когда-то был Приближенным к Богам — вампир, принятый нашим миром и освященный нашим светом. Но сейчас он Полубог — его создатель, королева вампиров, умерла, и поэтому его кровь вампира в нем исчезла.
Ха? Что эти люди — эм… божества курят? Божественную коноплю?
Богоплю?
— Ты ведь понимаешь, что в этом толку ноль. Да? — Я проскользнула мимо него и пошла за ботинками, стоящими около кровати. — Но знаешь что? Это не важно! Ты мог бы быть липриконом с горшком золота, желающим сделать меня своей королевой. Но мне плевать. Я не хочу иметь никаких дел с тобой, Ник!
Я наклонилась, чтобы завязать шнурки.
— У липриконов нет королевы. И ты никуда не уйдешь, — резко сказал он.
— Почему, черт подери, нет? — рявкнула я.
— Потому что они номады.
Что-что?
— Я даже спрашивать не буду. Но я собираюсь уйти, в последний раз, когда я проверяла, мой вагон не прицепили к твоему составу, поэтом, черт подери, я могу делать все, что мне нравится, — закипала я.
— Во-первых, ты расстроена. Во-вторых, это опасно: Мааскаб хотят тебя, и они не остановятся, пока не получат тебя.
— Ну, — с горечью ответила я, — видишь ли, это моя жизнь и я думаю, что мне нужно сделать выбор. И кстати, большой мальчик, мне не нужна мамочка! У меня уже есть одна.
О, нет. Мама. Я всё еще не поговорила с ней.
— Ну, — холодно сказал он, — ты, что хочешь, чтобы в следующий раз она увидела тебя на твоих же похоронах? Жаль только тела не будет. Я могу это точно гарантировать, так как Мааскаб не за что не расстанется с ним. Поэтому лучше смирись, что твой…вагон прицепили к моему.
Будь проклят этот мужчина… божество…
— Убирайся! Ты проститут! — Я поприветствовала его так же, как Джорджа Буша в Ираке. (Швырнула в него ботинком) — Просто… убирайся!
Ник поднял ладони и склонил голову.
— Как пожелаешь. Но для протокола, — сказал он, когда повернулся, чтобы уйти, — ты единственная женщина, с которой я был, возможно, был. — Он закрыл дверь спальни за собой.
Серьезно? Он никогда ни с кем не был? Он?
Мой гнев мгновенно растаял и я ахнула.
Это правда. Я ревновала. И теперь, когда он сказал, что я единственная женщина, с которой он «возможно» был, я желала его еще больше. Как бы это не звучало нелогично и по-детски, но я не хотела его делить ни с кем. Я хотела быть единственной женщиной — в прошлом, настоящем и будущем — в его жизни.
Совсем запутавшись в себе, я расплакалась.
Обычно я не плакса — или жалкий метатель обуви — и я не трачу много времени на жалость к себе, но нужно немного все же выпустить пар или я сойду с ума.
Я увидела свою сумочку на комоде и бросилась к ней. Я достала сотовый и бумажку с номером телефона клиники. Набрала номер и наконец-то пошли гудки.
О, слава небесам.
— Привет, меня зовут Пенелопа Трюдо. Я звоню моей маме, Джули?
Мужчина говорил на чистом английском.
— Что вы имеете в виду «неправильный номер»? — спросила я, всхлипывая и икая.
Я снова набрала номер, и снова на другом конце не было никого с именем моей мамы. И становилось еще тревожнее от того, что это был какой-то бар под названием «Уродец» — да, шведский бар под названием «Уродец» — а не клиника.
Телефон выскользнул из моей руки. Это не могло произойти. Не могло. Что происходит? Что мне делать?
Реветь еще сильнее. Да, потом мне станет гораздо лучше. Я снова разрыдалась. И знаете, что? На секунду мне стало легче.
Затем я поняла, что рыданиями я не найду маму и что мне необходимо извинится перед Ником — о Господи? Серьезно? И ты назвала его проститутом? Ведешь себя как огромная задница.
Чего ты ждешь, Пенелопа? Унижение стоит рассматривать, как лейкопластырь.
Я повернулась к двери и столкнулась с черной кожаной стеной. Это был светловолосый мужчина, вамп… вампи… я не могла произнести это слово или даже подумать о нем.
Он изучающе смотрел на меня своими напряженными синими глазами, словно задавался вопросом, что я могла бы сделать, чтобы он мог решить, что он может сделать.
— Я могу спасти тебя от ненужных догадок, — спокойно сказала я. — Я собиралась закричать, но потом решила, что это бессмысленно.
— Верное решение. — Он наклонился, поднял мой телефон и посмотрел на дисплей. — Женщина, кто она? Я должен знать.