Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко

— Да-а-а-а… Ведь немец их убивал, отнимал у них все, и наконец-то они от него избавились. Можно было свободно вздохнуть: теперь уже в тебя не будут стрелять. А эти русские девушки наверняка не стреляли — они были такие красивые, аж дух захватывало. Все радовались, а народу было полно, на улицу выходили целыми семьями: матери, дети. Смеркалось, я стоял у стены, Целина чуть подальше. Не помню, был ли с нами Антек… Может, и был, только стоял где-то в стороне. Я говорю Целине: посмотри вокруг. А у нас что есть? Никого у нас нет, дома нет.

Грустно нам было. Но на следующее утро мы пошли в Варшаву. Было 20 градусов мороза. Поезда из Гродзиска в Варшаву пустили только спустя несколько дней, так что мы 30 километров топали пешком. В Пясечно переночевали у одной женщины; она потом умерла — когда эксгумировали ее мужа, который погиб на Жолибоже. Ему снарядом оторвало ногу. Полностью оторвало, он с минуту истекал кровью и умер. Его похоронили на Жолибоже. Я хотел сам вырыть ему могилу, в девять локтей, потому что он был евреем. Но нашелся могильщик по фамилии Зимный, до войны он работал на разных кладбищах, в том числе на еврейском. И он сказал, что сам выроет — тоже в девять локтей. Весной 1945-го проводили эксгумацию, пришли несколько человек и, конечно, эта женщина из Пясечно. Оказалось, что у мужа в каблуках были тайники. Там он спрятал 20 или 40 золотых долларов, ну и каблуки оторвали, чтобы достать деньги. Вдова сидела в комнате рядом, а когда ей принесли эти доллары, ее уже не было в живых. Оба лежат на еврейском кладбище.

— Значит, 1945 год принес освобождение, а не новую оккупацию?

— Конечно, освобождение! Ведь немцы убивали ни за что. Потому что им так нравилось. А теперь ты мог выйти на улицу, не боясь, что тебя убьют. Не было уже такого, чтобы какая-нибудь женщина или мужчина показали на тебя: «Это еврей!» Или стайка ребятишек бежала бы за тобой вдогонку и кричала: «Еврей, еврей!» — тоже указывая на тебя немцам.

Русские не ходили по улицам с пистолетом, чтобы убивать людей только потому, что они евреи. Конечно, если поймают немца в мундире, то часто его не в плен брали, а убивали. Хотя в принципе разница была небольшая: в плену множество немцев поумирали. Когда канцлер Аденауэр приехал в Москву, чтобы заключить договор с Хрущевым, он спросил: «Где эти два миллиона немцев?» Глава советских коммунистов жестом показал, что в земле[91]. Страшный был плен. Русские никого не выпускали. Немцы, например, добивались освобождения из лагеря того офицера, который в Варшаве спас Шпильмана[92], однако ничего у них не вышло.

— А вы знали, что такое коммунизм?

— Знал. Но коммунизм убивал всех без разбора — русских, поляков, евреев. Верно? А нацизм действовал избирательно — целился в меня. Никому не нравится быть на мушке. Для меня лично это было освобождение. Я мог не боясь ходить по улицам.

Разумеется, я не говорю о разном другом, что тогда началось, — например, когда какие-то, якобы борющиеся за независимость, организации выволакивали евреев из поездов и убивали. Так тоже было. Был такой Огонь[93]: сейчас ему поставили памятник, улицы называют его именем, но давайте скажем прямо: он был самый настоящий бандюга.

— Что вы говорите тем, кто утверждает, что Огонь или Национальные вооруженные силы[94] боролись за Польшу?

— Ничего не говорю. Зачем разговаривать с людьми, которые понятия не имеют о том, что творилось? Пусть поедут в Маков, пусть поедут на Подгалье, пусть спросят, кто такой был Огонь. Он мучил все местное население, не только евреев. Пусть узнают, как он конфисковывал имущество, как… Ну ладно, хватит.

— Но в коммунистическую партию вас не тянуло.

— Ясное дело, я ведь знал, что это за бандиты.

Но русские тоже страшно натерпелись от немцев, оттого у них и родилась ненависть. Я не удивляюсь: когда немцы приходили в деревню, они половину жителей вырезали, а у остальных забирали еду и так далее. Никто не забыл, что и в Польше в 1939-м без всякой причины сжигали целые деревни. Польские крестьяне тоже ненавидели немцев, которые отбирали у них весь скот, облагали поборами…

Так что тогда немцев все ненавидели.

Я знаю, что при русских было плохо: террор, колхозы и всякие свинства. Но они хотя бы не говорили, что ты унтерменш, считали тебя человеком. Тут самоощущение уже совсем другое. А еды нет, объясняли нам, потому что везде нищета и голод.