Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко

Они пошли на смерть с голоду. Никто не мог их разубедить, потому что… Вы не знаете, что такое голод… Когда здоровенному мужику нечего есть, то, если его накормят, у него, ясное дело, появляется надежда. Он рассуждает логически: если дают еду, значит — я нужен, значит — меня отправляют на работу, а не на смерть, — если б на смерть, не кормили бы. Я это повторяю не первый раз, а вы заладили одно: если бы они не пошли на Умшлагплац, то могли бы участвовать в восстании и, возможно, оно бы продлилось два лишних дня, потому что они были сильные. Но мышцы — совсем не то, что психика. Не были они такими сильными, чтобы без оружия, без ничего, продержаться двадцать дней. И человек, которого с детства кормили мармеладками и манной кашкой, не в состоянии понять голодного. Не может войти в его положение. Всё, хватит.

Я ужасно нервничаю, потому что диву даюсь: разговариваем столько дней, а вы этого не понимаете.

— Но дети, которые когда-то к вам приходили, задавали те же самые вопросы.

— Они задавали толковые вопросы. Не говорили, что эти люди за три кило хлеба пошли на смерть, потому что их обманули. Дети не говорили того, что говорите вы.

— Но они спрашивали про страх в гетто: боялись ли эти здоровенные мужики?

— То есть какова была сила страха? Конечно, они спрашивали, что значит бояться за свою жизнь, — но это не имеет ничего общего с тем, о чем спрашиваете вы.

В боевую группу гетто входило двести двадцать человек. Да, увеличить ее не было никаких возможностей. Но я не говорю, что кто-то из этих людей был не на высоте.

Это вы так считаете, вы готовы осудить этих грузчиков: мол, пошли есть, вместо того чтобы драться. Полагаете, что, если б они пошли драться, восстание продолжалось бы дольше. Но разве это важно? Разве для мира это имеет какое-то значение? Посмотрите: за стеной все время крутилась карусель.

— Упаси Бог, мы их ни в чем не обвиняем. Мы понимаем, что не имеем на это права. Но если говорить об истории… Обычно рассматривают разные варианты: что было бы, если бы… когда, например, заходит речь о Варшавском восстании, тоже возникает вопрос: не надо ли было капитулировать раньше.

— Неправда. Никогда не обсуждалось, должен ли был Бур сдаться раньше. Районы сдавались поочередно, потому что не могли дольше сопротивляться, и, когда остался последний район, Бур решил капитулировать. В Варшавском восстании не было такой проблемы, потому что командование правильно оценивало его политическое значение. Задача была: продержаться столько, сколько возможно. Когда пало Старе Място, стало понятно, что Варшава падет. Но и тогда еще не думали о капитуляции. Нет, командование перебралось в центр, и борьба продолжалась. Генерал Бур-Коморовский капитулировал, когда проигрыш был налицо и дальше могла последовать только бойня.

Вы должны это понять. А вам кажется, что если бы я сказал этим мужикам с Крохмальной: идите драться, — но хлеба для них у меня не нашлось, то они бы пошли.

— Именно об этом мы и спрашиваем.

— Голод — страшная штука. Без хлеба не пошли бы. А я не мог их позвать, потому что не мог им дать ни краюшки хлеба, ни килограмма мармелада.

Это же логично: если тебя кормят, ты никого убивать не станешь. Немцы, когда вывозили евреев, придумали хитрый камуфляж. У них был план: люди не должны догадываться, что их отправляют на смерть. Для этого в газовых камерах устанавливали муляжи душей, а в Западной Европе в поездах, идущих в Биркенау[89], были салон-вагоны.

Впрочем, среди этих мужиков нашлись и такие, что потом устроили в Треблинке восстание. Мы их к этому подтолкнули: показали, что силе можно противостоять даже с пустыми руками, что силе страшны даже пара десятков парней и девушек.

Да, в Треблинке из нескольких сотен убежавших из лагеря остались в живых меньше сотни. Но, заметьте, большинство из них, по крайней мере те, кого я знал, психически надломились. И такими остались до конца жизни. Не буду называть фамилии. Следующие тридцать лет они только и делали, что пили водку. Знаю, у них были жены, дети, они зарабатывали на жизнь, но ничего больше не делали. И рано умирали — в пятьдесят-шестьдесят лет.

Конечно, можно сказать, что они ничего не совершили, всего-навсего убежали. Но даже чтобы убежать, нужны силы. Чтобы принять решение: я убегу! — нужно иметь сильный характер. Обратите внимание, сколько людей погибли только потому, что не решились бежать.