Бог Света

— Спасибо, Гейдель, что ты позволил нам принять участие в деле наравне с собой.

И улыбнулся.

Гейдель вытер капли пота с его лба. Умер Глэй через полчаса.

На этот раз, роя могилу, он не бормотал ругательства, а всматривался в лица оставшихся четверых. То же самое выражение. Они пошли с ним, как будто по вдохновению. Ситуация, изменилась, и они приняли ее. Они приняли ее не отрешенно, но с улыбкой. Гейдель видел, что они все знают. Они знают, что умрут, не дойдя до Италбара.

Как и любой человек, Гейдель уважал благородное самопожертвование. Но напрасные смерти!.. Без всякой причины… Он знал — и они тоже, — что мог бы добраться до Италбара в одиночку. Здесь не было хищников, от которых нужно было отбиваться; тропа ясно видна. Как славно было бы стать простым геологом, как в тот день…

Двое умерли после завтрака, во время которого ели мало. К счастью, это была лихорадка мауль, неизвестная до этого на Кличе, — она вызывает внезапную остановку сердца и скручивает мышцы лица жертвы в улыбку.

У обоих глаза остались открытыми. Гейдель закрыл их сам.

Живые приступили к делу, и Гейдель не стал прерывать их, когда увидел, что они роют не две, а четыре могилы. Он помог копать, а потом ждал вместе с ними. Ждать пришлось недолго.

Покончив и с этим, он снова взвалил на плечи рюкзак и пошел дальше. Он не оглядывался, но могильные холмики продолжали стоять перед его глазами. Очевидная грубая аналогия не могла не прийти на ум. Жизнь его — тропа. Могилы — символы сотен, нет, наверное, тысяч мертвецов, оставшихся позади. Люди умирали от его прикосновения. Дыхание его опустошало города. Там, куда падала его тень, не оставалось ничего.

Однако он мог и лечить болезни. Вот и сейчас он взбирался по склону именно с этим намерением.

День, казалось, стал ярче, хотя Гейдель знал, что уже далеко за полдень. В поисках ответа он огляделся и увидел, что деревья вокруг стали ниже, а просветы между листьями больше. Лучи солнца пробивались сильнее и здесь были даже цветы — красные и пурпурные окольцованные золотом, — они лепились к качающимся лианам. Тропа пошла вверх круче, но трава, хватавшая его за ноги, стала короче, и меньше крошечных созданий разбегалось с его пути.

Через полчаса он мог уже видеть дальше, чем с любой предыдущей точки путешествия. На целых сто метров стал виден ближайший путь.

Преодолев это расстояние, он впервые увидел над головой просвет в листве, а в нем — огромную чашу бледно-зеленого неба. Через десять минут он был уже на открытом месте и, обернувшись, смог рассмотреть волнующееся море ветвей, по дну которого только что прошел. В четверти мили впереди и выше виднелась вершина холма, на которую он, оказывается, карабкался. Мелкие облачка висели над ней. Обходя выступающие скалы, он подошел к вершине.

Оттуда он увидел то, что показалось ему последним этапом путешествия. Спуск в несколько десятков метров, примерно час пути по ровному дну долины, чуть-чуть поднимающейся к дальнему концу, и крутой подъем на высокий холм или низкую гору. Он отдохнул, пожевал, попил и пошел дальше.

Пока Гейдель шел, ничего не случилось, но он вырезал себе посох.

Пока он взбирался по дальней тропе, похолодало, и солнце покатилось к горизонту. Гейдель достиг середины склона, дыхание его стало судорожным, а мускулы болели и от подъема, и от дневного напряжения. Теперь он мог видеть горизонт — над лесным, морем кружились стервятники.

Он стал почаще присаживаться для отдыха, и когда дошел до вершины, в небе загорелась первая вечерняя звезда.

Он подгонял себя, пока не очутился на широком гребне — верхней точке длинной серой скалистой гряды; к этому времени ночь полностью вступила в свои права. У планеты Клич не было спутников, но звезды сияли, как факелы за хрусталем, а за ними в неисчислимом количестве пенились, пульсировали меньшие звезды. Ночное небо светилось голубизной.

Тщательно высматривая, куда поставить ногу, он прошел оставшееся расстояние и увидел огни, огни, огни и множество черных силуэтов, которые могли быть только домами, зданиями, движущимися машинами. Еще два часа, подумал он, и я смогу пройти по этим улицам, обгоняя обитателей мирного Италбара. Может быть, я остановлюсь в какой-нибудь приветливой гостинице, поем, выпью, посижу с кем-нибудь за столиком… Потом он посмотрел назад, подумал о пройденном пути и понял, что не может позволить себе этого — войти в город. Однако видение Италбара именно в этот момент будет преследовать его все оставшиеся дни жизни…

Сойдя с тропы, он нашел ровное место, где можно было устроить постель. Он заставил себя съесть и выпить столько, сколько мог вместить желудок. Он готовил себя к тому, что должно было произойти.

Он причесал волосы и бороду, справил телесные потребности, закопал свою одежду и залез в спальный мешок.

Он растянулся во весь свой шестифутовый рост, крепко прижал руки к бокам, сжал зубы, бросил быстрый взгляд на звезды и закрыл глаза.