Бог Света

На следующее утро к монастырю подошел невысокий человек и сел перед главным входом, поставив у своих ног чашку для подаяний. На нем было простое изношенное одеяние из грубой коричневой ткани, доходящее до лодыжек. Левый глаз был закрыт черной повязкой. Немногие оставшиеся волосы были темными и очень длинными. Острый нос, маленький подбородок и большие плоские уши придавали его лицу лисье выражение. Туго натянутая кожа сильно обветрилась. Единственный зеленый глаз, казалось, никогда не мигал.

Он сидел минут двадцать, прежде чем один из монахов заметил его, отыскал жреца и передал ему информацию. Жрец, желая показать богине добродетель ее последователей, велел привести нищего, накормить, одеть и предоставить ему келью, в которой тот сможет жить сколько пожелает.

Нищий принял еду с вежливостью брамина, но поел только хлеба и фруктов. Он принял также темную одежду ордена Ратри, отбросив свою запыленную рубаху. Затем он осмотрел келью и свежий спальный коврик, постеленный для него.

— Благодарю тебя, почтенный жрец, — сказал он красивым, звучным голосом, более сильным, чем вся его особа. — Я благодарю тебя и молю твою богиню улыбнуться тебе за твою доброту и щедрость, расточаемые ее именем.

Жрец и сам улыбнулся и надеялся, что Ратри пройдет в эту минуту по залу и будет свидетельницей его доброты и щедрости от ее имени. Увы, она не прошла. Немногие из ее ордена видели ее, даже ночью, когда она набирала свою силу и находилась среди них. Те, кто носил шафрановую одежду, только они ждали пробуждения Сэма и уверенно могли опознать Ратри. Обычно она проходила по монастырю, когда ее приверженцы были на молитве, или после того, как они удалялись на вечер. Днем она обычно спала, а если и шла мимо них, то бывала закутана в плащ. Свои желания и приказы она сообщала непосредственно Гандиджи, главе ордена, которому было девяносто три года этого цикла, и он был больше чем наполовину слеп.

Следовательно, и ее монахи в желтом ждали ее появления и мечтали заслужить ее милость. Было сказано, что ее благословение обеспечивает будущее воплощение в брамина. Один только Гандиджи не беспокоился об этом, потому что принял путь реальной смерти.

Поскольку Ратри не появилась, жрец продолжил разговор.

— Я — Баларама, — сказал он. — Могу ли я узнать твое имя, добрый человек, и, может быть, твое назначение?

— Я — Арам, — ответил нищий, — принявший на себя десятилетний обет бедности и семилетний молчания. К счастью, семь лет прошли, и я могу теперь высказать благодарность своему благодетелю и ответить на его вопросы. Я направляюсь в горы, чтобы найти себе пещеру, где могу предаться медитации и молитве. Я, может быть, приму твое любезное гостеприимство на несколько дней, прежде чем пуститься в путешествие.

— Поистине, — сказал Баларама, — для нас честь, если святой пожелает осчастливить наш монастырь своим присутствием. Мы рады принять тебя. Если ты пожелаешь иметь что-нибудь, могущее помочь тебе на твоем пути, и мы способны дать тебе эту вещь, — назови ее.

Арам пристально посмотрел на него своим здоровым зеленым глазом и сказал:

— Монах, который первым заметил меня, не носил одежды вашего ордена. Я уверен, что мой бедный глаз видел материю другого цвета.

— Да, — сказал Баларама, — сейчас под нашим кровом отдыхают от своих странствий последователи Будды.

— Это и вправду интересно, — сказал Арам, — потому что я хотел поговорить с ними и, возможно, узнать побольше об их Пути.

— Ты будешь иметь явную возможность для этого, если останешься у нас на некоторое время.

— Тогда я так и сделаю. Долго ли они здесь пробудут?

— Не знаю.

Арам кивнул.

— Когда я смогу поговорить с ними?

— Они будут здесь вечером в час, когда все монахи собираются вместе и разговаривают о чем хотят, кроме тех, кто дал обет молчания.

— Тогда я проведу время до этого часа в молитвах, — сказал Арам. — Спасибо тебе.

Они поклонились друг другу, и Арам вошел в свою келью.

Вечером Арам ждал часа сбора монахов. В это время монахи обоих орденов встречались и вели разговоры. Ни Сэм, ни Тэк, ни Яма никогда не присутствовали при этом.

Арам сидел за длинным столом в трапезной напротив нескольких буддийских монахов. Некоторое время он разговаривал с ними об их учении и вере, о кастах и символах, о погоде и текущих делах.

— Удивительно, — сказал он через некоторое время, — что люди вашего ордена столь неожиданно и так далеко зашли на юг и на запад.

— Мы — странствующий орден, — ответил монах. — Мы идем вслед за ветром. Мы идем, куда влечет нас сердце.

— В местность ржавой почвы в сезон гроз? Может быть, здесь поблизости случается какое-нибудь откровение, которое могло бы расширить мой дух, если бы я заметил его?

— Весь мир откровение, — сказал монах. — Все изменяется и все остается. День следует за ночью… Каждый день отличен от другого, но каждый — день. Очень многое в мире — иллюзия, но формы этой иллюзии следуют образцу, который является частью божественной реальности.