Бог тревоги

— Забирай вещи и выметайся, — произнесла Лида фразу, явно почерпнутую из мыльных опер российского производства. У нее было достаточно времени изучить их в перерывах между приемами. Ведь, если быть откровенным, и в этот один-единственный присутственный день в неделю пациенты не то чтобы осаждали ее кабинет.

Но в голосе у нее прозвучала настоящая надрывная боль, которую едва ли способны сыграть отечественные актеры. Зато их мастерства вполне хватает на то, чтобы с должным трагизмом прочесть со сцены рассказ Александра Цыпкина «Э-ге-ГЕЙ-карма».

Оказалось, подруга Лиды видела меня с той незнакомкой у Обводного канала. Эта подруга явно имела склонность сгущать краски: с ее слов выходило, что я едва ли не переспал с владелицей греческого путеводителя прямо у клуба, и ложем любви нам стала липкая лужа из тины, пены, блевотины. Я попытался восстановить правду, но Лида перебила меня.

Не в этом случае было дело. Он — только вишенка на том самом торте, а торт — это мои равнодушие с бессердечием. Торт — это также и то, что я бросил ее одну на растерзание собственным детям, не попытался ни разу протянуть руку помощи, шлялся немыслимо где, когда ей была так необходима поддержка, и особенно в последние пару дней. Когда она пережила страшный стресс, я пропал совсем. Я просто гнусный лицемер, я не любил ее ни секунды, я ввязал ее в отношения просто от скуки, а с чувствами одинокой обремененной детьми женщины играть не стоит. Ладно, если б я был безмозглым подростком на побегушках у собственных сперматозоидов, но я зрелый мужчина, который должен просчитывать последствия своих действий хотя бы на шаг вперед.

Этот монолог не был произнесен, а скорее реконструирован мной из бессвязных проклятий и обвинений, на которые мне, в общем, нечего было возразить. Она была права в каждом слове.

И все же было обидно, что в тот момент, когда мной овладели самые чистые помыслы, когда я был готов примириться с такой жизнью и даже найти в ней очарование, ведь я купил подарки на последние деньги, а это о чем-то да говорит, так вот в этот самый момент меня гнали из дома, как надувшую на ковер собаку.

Прощание вышло скомканным. Я все же пролез в коридор, чтобы надеть сухие кроссовки, и Никита прыгнул на меня с подставки для обуви, как шимпанзе, и принялся бить кулаками. Он целился в пах, а его удар мог оказаться по-настоящему неприятным, и мне пришлось обороняться в полную силу. Но все равно этому типу удалось расцарапать мне через брюки бедро — какая животная ярость, какой поистине богатырский напор! Не пытаясь смягчить удар, я отоварил этого паренька своей сумкой. Попал я как следует, даже сбил его с ног, но вместо того, чтобы зареветь, он схватил меня за штанину и чуть не вцепился зубами в щиколотку. Малыш в ту секунду напоминал одну из тех прóклятых кукол, в которых вселяется злая сущность — демон или душа убийцы, я пытался стряхнуть его, но это не удавалось. Впрочем, и укусить меня как следует он не мог.

Я выбежал из квартиры, волоча за собой сумку и большого теленкообразного ребенка. Лестничная клетка была чиста и светла, из отверстия в двери бил яркий свет, это был свет свободы, передо мной был снова открыт миллион дорог. Я видел, как Петербург тянет ко мне свои холодные зеленоватые руки.

Мне было жаль Лиду. Как же она будет справляться одна, если даже не может выйти за дверь из-за стерегущего ее призрака. А значит, она не сможет купить продуктов, вывести детей погулять, а без свежего воздуха они совсем сатанеют. Но в то же время многие наши слабости, фобии, комплексы, кажущиеся непреодолимой преградой, перед лицом реальных проблем, в том числе и голодной смерти, не кажутся такими уж непреодолимыми. А кроме того, ведь у нее был отец. Она не пропадет, это совершенно точно.

Разрешив для себя эту не такую уж и простую моральную дилемму, я почувствовал небывалое облегчение. Все-таки никакой любви у нас с Лидой и не могло быть, ее сразу же подменили взаимные обязательства. Как хорошо, что это разрешилось так быстро, хотя и болезненно, но чем дальше, тем было бы тяжелей. В поисках утешения совести я дошел в своем иезуитстве до мысли о том, что разрыв произошел предельно удачно для Лиды. Ведь всегда важнее уйти самому, чем быть брошенным, — если мы говорим о той стадии в отношениях, когда они начинают напоминать карточную игру в дурака. А в ней, как известно, побеждает тот, кому удается первому сбросить карты.

29

На следующий день я зашел к врачу. Тот же карлик, еще сильней покрасневший и облысевший, снова долго таращился мне в глаза, долго щупал, потом долго смотрел на бумажку с моими анализами, явно не понимая в ней ни единого слова. Он провел меня в комнату для УЗИ, водил датчиком, щедро намазанным гелем, после чего сообщил, что ничего особенного у меня нет. На вопрос, что он имел в виду под неособенным, он, как и в прошлый раз, пожал плечами.

— А что насчет крови в моче?