Бог в душе или человек в Церкви

Во время войны мне пришлось очень долго быть без храма, и, подобно многим, я знаю, как тяжело это бывает. Но я также обнаружил одно очень драгоценное свойство этой обездоленности. Это то, что я оценил церковь, храм, общую молитву по-иному. Я изголодался по богослужению, я изголодался по общей молитве. И когда потом мне стало возможно быть в храме, я молился с такой глубиной, с такой живостью и силой, как я не молился раньше, когда достаточно было пройти несколько кварталов, чтобы оказаться в малюсенькой русской церкви, которая была недалеко от моего дома. Поэтому в себе надо воспитывать и любовь к богослужению, и готовность быть христианином каждый день, каждый час, во всех обстоятельствах, с мечтой, с голодом по церкви, и с радостью о том, что мы – посланники Божии. Таков смысл слова «апостолы». Мы – свидетели; таков смысл греческого слова «мартирион», которое переводится на русский язык как «мученик», но в основе значит «свидетель», с указанием на то, что наше свидетельство должно быть открытое, смелое, и что ради того, чтобы другому принести несказанную радость веры, мы должны быть готовы, подобно Христу, пострадать и, если нужно, умереть.

Но не от каждого это требуется, и не об этом я сейчас хочу говорить, а о том, как это свидетельство доходит до другого человека. Веру можно найти, как я ее нашел – чудом; веру можно найти чтением Евангелия, веру можно найти встречей с живым человеком, который является как бы светочем веры, из которого она льется, светится. Веру можно найти в глубинах отчаяния, когда, познав всеконечную, полную бессмысленность всякой человеческой помощи, мы можем сказать: да, по-человечески никакой надежды не остается, но все-таки не умирает надежда. Во мне горит дух; глубже, чем отчаяние, есть надежда, которая не обманывает: Живой Бог…

Первый раз христиан назвали этим именем в Антиохии (см. Деян. 11, 26. – Ред.). Неужели только потому, что они были представителями небольшой тогда, незначительной, странной, гонимой, отверженной секты, родившейся среди еврейства? Конечно, нет! Их бы не заметили, их бы стерли, прошли бы мимо. Но их не могли не заметить, потому что в них было нечто, чего люди того времени в других и в себе и друг во друге не могли найти. Тертуллиан писал в своем послании Римскому императору: задумайтесь – вокруг нас все говорят: «Как эти люди любят друг друга!» – любовью, какой в язычестве никто не находил… Разумеется, и в язычестве люди друг друга любили; родители – детей, дети – своих родителей, друзья – своих близких, мужья и жены – друг друга. Но здесь была группа людей, в которых жила любовь совершенно иного рода. Это были люди, способные любить врагов, любить гонителей, среди пыток молиться о том, чтобы Бог дал спасение мучителям, как Христос, когда Его распинали, молился Своему – и нашему! – Небесному Отцу, говоря: Прости им, Отче, они не знают, что творят… Вот эту любовь они обнаружили в христианской общине; но эту любовь можно обнаружить в каждом человеке. И, разумеется, не надо быть мучеником, не надо быть распятым, не надо быть гонимым для того, чтобы эта любовь светилась. Кто из нас не окружен безразличием, нелюбовью, клеветой? Кто из нас не имеет врагов, которые желают ему зла, которые хотят у него отнять то, что у него есть, самое дорогое: отнять свободу, отнять работу, отнять жену, детей, отнять что-то особенно дорогое сердцу?..

И вот первое свойство христианина: способность без гнева, без ненависти посмотреть на такого человека и сказать: Господи, прости! Он не знает, что он творит… И больше того: Боже! Спаси его! Ты меня спас, я был во тьме, Ты меня вывел в свет. Я был такой же безумный, как он, – Ты мне дал разум небесный, не земной… Вот о какой любви христиан говорили язычники, которые их окружали. Я уже упоминал, какова была их жизнь, о чистоте, правде, достоинстве их жизни. А здесь мы доходим до какого-то предела: любить врагов, любить их не с тем, чтобы избежать их ненависти, а с тем, чтобы наша любовь их обновила, сделала иными, не обязательно христианами по вере, но людьми в полном смысле слова, ибо ненавидящий, завидующий, враждующий – не человек, он даже не на уровне зверя, он – дикое животное. Наша роль – способностью нашей любить именно такой любовью возродить в других человеческий образ.

Есть старое присловье о том, что никто не может отвернуться от греха, от старой неправды, если не увидит в глазах или на лице хоть одного человека сияние вечной жизни. Именно это, думаю, поражало всех, кто встречал христиан. У нас есть рассказ о том, как умирал первый диакон Стефан. За веру его избивали камнями, и свидетели говорили, что его лицо просияло, как солнце: радостью, верой – да; но еще и чем-то иным: сиянием вечной жизни.