Богач, бедняк. Нищий, вор

— Ты играешь ее чувствами. Неизвестно зачем. Ты украл там, где имел право попросить, — гневно закончил Колдервуд.

— Уверяю вас, мистер Колдервуд, я…

— Не в твоем характере лгать, Руди.

— Я не лгу. Я просто не знаю…

— Хорошо, в таком случае я должен сообщить тебе, что она во всем призналась! — прогремел Колдервуд.

— Да ведь ей не в чем признаваться! — Рудольф чувствовал свою беспомощность, но в то же время его разбирал смех.

— А моя дочь говорит совсем другое. Она объявила матери, что любит тебя и собирается ехать в Нью-Йорк учиться на секретаршу, чтобы вы могли свободно встречаться.

— Господи помилуй!

— В этом доме не упоминают имя Господа всуе, Руди.

— Мистер Колдервуд, мои отношения с Вирджинией исчерпываются тем, что я приглашал ее перекусить или угощал лимонадом и мороженым, когда случайно сталкивался с ней в магазине.

— Ты ее околдовал, — сказал Колдервуд. — Она из-за тебя плачет пять раз в неделю. Невинная молодая девушка не станет так себя вести, если она не попала в силки, искусно расставленные мужчиной.

«Пуританское наследие наконец проявилось, — подумал Рудольф. — Дух предков, высадившихся два века тому назад на скалах Плимута, окреп в здоровом воздухе Новой Англии и теперь взыграл. Ну, это уж слишком: в один день и Билли, и школа, и мать, и теперь еще это!..»

— Так вот, молодой человек, я хочу знать, что ты намерен делать?

Раз Колдервуд произнес «молодой человек», это было уже опасно. Рудольф лихорадочно соображал, чем ему это грозит. У него твердое положение в компании, и все же основная власть в руках Колдервуда. Можно побороться, но в конечном счете Колдервуд, вероятно, победит. Ну и дура же, ну и сучка эта Вирджиния!

— А что, по-вашему, я должен делать, сэр? — спросил Рудольф, пытаясь выиграть время.

— Все очень просто, — сказал Колдервуд. Было очевидно, что он обдумывал эту проблему с того момента, как миссис Колдервуд сообщила ему «счастливую» новость о позоре их дочери. — Женись на Вирджинии. Но ты должен обещать мне, что не переедешь в Нью-Йорк. — Он просто помешался, решил Рудольф. Считает Нью-Йорк обителью дьявола. — Я сделаю тебя своим полноправным партнером. А в завещании, после того как должным образом позабочусь о миссис Колдервуд и дочерях, оставлю тебе основную часть моих акций. Корпорация будет у тебя в руках. Об этом разговоре мы забудем, и я никогда не буду тебя упрекать. Я просто выброшу все это из головы. Руди, для меня большое счастье, что такой парень, как ты, станет членом моей семьи. Я мечтал об этом много лет, и мы с миссис Колдервуд были разочарованы тем, что, бывая в нашем гостеприимном доме, ты внешне не проявлял никакого интереса к моим дочерям, хотя они по-своему миловидны, хорошо воспитаны и, позволю себе заметить, вполне обеспечены. И мне совершенно непонятно, почему, сделав выбор, ты не мог прямо сказать мне обо всем.

— Никакого выбора я не делал! — в смятении воскликнул Рудольф. — Вирджиния — очаровательная девушка, и я уверен, она будет кому-нибудь прекрасной женой. Но я и понятия не имел, что нравлюсь ей.

— Руди, — сурово сказал Колдервуд, — я знаю тебя много лет. Ты один из самых умных людей, с которыми мне довелось встречаться. И сейчас у тебя хватает наглости сидеть здесь и утверждать…

— Да, хватает! — К черту бизнес, подумал он. — Я скажу вам, что я сейчас сделаю. Я буду сидеть здесь с вами, пока не вернутся миссис Колдервуд и Вирджиния, и тогда при вас и вашей жене спрошу Вирджинию, ухаживал ли я за ней когда-нибудь и пытался ли хотя бы поцеловать. Если она скажет «да», она солжет, но мне на это наплевать. Я тут же встану и уйду, и вы можете делать что хотите с вашей чертовой корпорацией, вашими чертовыми акциями и вашей чертовой дочерью!

— Руди! — Колдервуд был явно потрясен, но Рудольф заметил, что уверенность старика в прочности своих позиций поколебалась.

— Если бы у нее хватило ума раньше признаться мне в своей любви, — продолжал Рудольф, искусно используя возникшее преимущество и уже не думая о последствиях, — из этого, возможно, что-нибудь и получилось бы. Мне она действительно нравится. Но сейчас слишком поздно. Вчера в Нью-Йорке я сделал предложение другой девушке.

— В Нью-Йорке, — со злостью повторил Колдервуд. — Вечно этот Нью-Йорк.

— Ну, так вы хотите, чтобы я сидел тут и ждал, пока вернутся дамы? — И Рудольф вызывающе скрестил на груди руки.

— Ты можешь лишиться кучи денег, Руди, — сказал Колдервуд.

— Ну и лишусь, — решительно произнес Рудольф, а у самого болезненно екнуло сердце.

— А эта… эта дама в Нью-Йорке ответила согласием?

— Нет.

— Господи, какое счастье! — Безрассудство любви, перечеркивающие все вспышки желания, анархия секса — это было выше понимания Колдервуда. — Да через два месяца ты забудешь ее, и тогда, возможно, вы с Вирджинией…

— Вчера она сказала мне «нет». Но она будет думать. Так ждать мне миссис Колдервуд и Вирджинию? — Он по-прежнему сидел, скрестив руки. Так по крайней мере не видно было, что они дрожат.