Богач, бедняк

Он названивал ей целый день, раз десять, двенадцать, но ему никто не отвечал. Он сидел, расстроенный, безутешный в своей гостиной. Еще раз, решил он, и если ее не окажется дома, пойду и просто напьюсь, стану приставать к женщинам, устрою драку в баре, а если увижу поблизости Вирджинию Калдервуд, то притащу в квартиру, хорошенько трахну ее, потом позвоню в психушку — пусть приезжают санитары со смирительными рубашками и забирают в психушку обоих.

Один гудок, второй, третий… Он уже хотел положить трубку, как услышал голос Джин:

— Алло!

— Что, у тебя испортился телефон? — спросил он нетерпеливо.

— Не знаю. Меня не было дома весь день.

— Не будет и всю ночь?

— Не думаю, — сказала она после короткой паузы.

— Мы увидимся? — Он был готов в бешенстве швырнуть трубку, если только она скажет ему «нет». Рудольф однажды признался, что он испытывает к ней два альтернативных чувства: ярость и восторг.

— Ты хочешь увидеться?

— Тогда в восемь, — предложил он. — Приезжай ко мне, я приготовлю что-нибудь выпить. — Выглянув из окна, он убедился, что Вирджиния поблизости не бродит.

— Видишь ли, — сказала она, — мне нужно принять ванну. — И мне не хочется спешить. Может, приедешь ко мне, и я сама приготовлю нам что-нибудь выпить?

— Боже, я слышу звон цимбал и серебристый голос труб.

— Не стоит демонстрировать свою образованность, — сказала, хихикнув, Джин.

— Какой этаж?

— Четвертый. Лифта нет. Придется подниматься по лестнице. Поосторожнее с сердцем. — Она повесила трубку.

Рудольф принял душ, побрился. Руки у него тряслись, и он довольно сильно порезал подбородок. Из пореза долго сочилась кровь, и он нажал кнопку звонка в квартиру на Сороковой Восточной улице только в пять минут девятого.

Дверь ему открыла девушка в голубых джинсах и свитере. Он ее никогда прежде не видел. Она сказала:

— Привет, меня зовут Флоренс. Джин! — крикнула она. — Пришел твой парень.

— Входи, Руди, — донесся до него через открытую дверь голос Джин, замирая в прихожей. — Я прихорашиваюсь.

— Благодарю вас, Флоренс, — сказал Рудольф, входя в комнату. Джин сидела голой перед столиком с небольшим зеркальцем на нем, подкрашивая ресницы. Он и не предполагал, что она их красит. Но ничего не сказал ей об этом. Не упрекнул ее и в том, что она предстала перед ним в чем мать родила. Он изумленно разглядывал стены. Почти каждый квадратный дюйм их поверхности занимали его фотографии: вот он улыбается, вот нахмурился, вот скосил на кого-то глаза, вот пишет что-то на планшете. Одни — маленькие, другие просто громадного размера — «крупешники». На всех фото он производил приятное впечатление. Это ему льстило. Ну, все кончено, подумал он, заранее ей благодарный. Она наконец решилась.

— По-моему, я видел этого парня, вот только где — ума не приложу.

— А я так боялась, что ты его сразу не узнаешь, — ответила Джин, продолжая заниматься своим делом, розовая, сбитая, грациозная.

За обедом они говорили о предстоящей свадьбе. Но когда подали десерт, они уже начали ссориться.

— Мне нравится такая девушка, которая знает, чего хочет, — с горечью в голосе сказал Рудольф.

— Ну, я-то отлично знаю, чего хочу, — Джин надулась из-за того, что Рудольф начал с ней спорить. — Я знаю, как я проведу этот уик-энд. Я останусь дома, сорву со стен все до единой фотографии, а потом побелю стены.

Начать с того, что она обожала из всего делать секреты. Рудольф хотел немедленно всем рассказать о свадьбе, но Джин упрямо покачала головой.

— Никаких оглашений.

— Но у меня есть мать, сестра, — возразил Рудольф. — Есть еще и брат.

— В этом все дело. У меня тоже есть отец, брат. И я не выношу ни того, ни другого. Если они узнают, что ты сообщил об этом своим, а я — нет, то с Запада до нас будут доноситься раскаты грома в течение лет этак десяти. После нашей свадьбы я не желаю иметь ничего общего с твоей семьей и не хочу, чтобы ты общался с моими родственниками. Никаких семей! Все торжественные обеды по случаю Дня благодарения не для меня! Да поможет нам Бог!

Рудольф в этом уступил ей почти без боя. К тому же его свадьба вряд ли станет для Гретхен радостным событием. После смерти Колина прошло всего несколько месяцев. Да и вид плачущей, льющей слезы матери в каком-нибудь ужасном, невообразимом наряде для выхода в церковь тоже не вдохновлял его. Он вполне мог пережить сцену, которую непременно закатит Вирджиния, когда узнает о такой сногсшибательной для нее новости. Но как не сказать о свадьбе Джонни Хилу, Калдервуду или Брэду Найту? Это может привести к различного рода осложнениям на работе, тем более что он хотел сразу после бракосочетания отправиться с Джин в свадебное путешествие. Джин выдвигала странные условия: никакой свадьбы, вечеринки, никакой религиозной церемонии в церкви, они сразу уезжают из Нью-Йорка и свой медовый месяц проведут в Европе.

Они так и не достигли до конца соглашения относительно того, что будут делать после возвращения из Европы. Джин наотрез отказалась бросить свою работу и не хотела жить в Уитби.