Богач, бедняк

У Кимболла, этого жилистого англичанина, никогда не загорало его веснушчатое лицо, только постоянно краснело от летней жары. У него была проблема с выпивкой, он и сам признавал свое пристрастие. Стоило ему выпить, как он становился драчливым, начинал приставать ко всем посетителям в баре. Он постоянно ссорился с владельцами судов и редко оставался на одной яхте больше года, но умел хорошо работать и ему ничего не стоило быстро найти себе новое место. Он работал только на очень больших яхтах, чтобы не тратить зря свое искусство по мелочам. Он вырос в Плимуте и всю жизнь был связан с морем. Пинки был просто поражен тем, что такой человек, как Томас, сумел сделаться настоящим судовладельцем и стать хозяином такой яхты, как «Клотильда», и поэтому старался из дружбы с ним выжать максимум для себя.

— Эти янки, — говорил он, покачивая головой, — чертовски способные люди, черт их подери, недаром они захватили весь мир.

Они сразу подружились с Томасом, всегда приветствовали друг друга при встрече на пристани, угощали друг друга выпивкой в маленьком баре у самого входа в бухту. Кимболл без труда догадался, что Томас бывший боксер, и Томас рассказал ему о некоторых своих матчах, как ему порой приходилось туго, о своей победе в Лондоне, о своих двух плаваниях и даже о своей последней драке с Куэйлсом в отеле Лас-Вегаса, и это особенно пришлось по душе воинственному Кимболлу. Он, правда, ничего не рассказал ему о Фальконетти, и Дуайер знал, что ему тоже лучше об этом не распространяться.

— Боже, Томми, — восхищенно говорил Кимболл, — если бы только я умел так драться, как ты, то я очистил бы от подонков все бары от Гиба до Пирея.

— И в ходе такой очистки получил бы нож между ребер, — охладил его пыл Томас.

— Ты прав, конечно, — согласился Кимболл. — Но согласись, что прежде получил бы колоссальное удовольствие!

Когда он сильно напивался и видел перед собой Тома, то громко стучал кулаком по стойке бара и орал:

— Видите этого парня? Если бы только он не был мне другом, я бы законопатил его в палубу, а он мой друг! — И сразу же нежно обнимал Тома своей татуированной рукой.

Их дружба была крепко сцементирована однажды вечером в Ницце. Дуайер с Томасом случайно забрели в один бар. Там они увидели Кимболла. Перед ним у стойки образовалось небольшое пространство, и Кимболл, как всегда, громко «выступал» перед группой посетителей, в которой они заметили несколько французских матросов и трех-четырех молодых людей, крикливо одетых и с угрожающими физиономиями. Томас сразу распознавал таких и старался держаться от них подальше. Это в основном были мелкие хулиганы, рэкетиры, выполняющие по всему побережью различные мелкие поручения своих главарей банд со штаб-квартирами в Марселе. Инстинктивно он чувствовал, что все они вооружены, если у них и нет пистолетов, то ножи есть уж наверняка.

Пинки говорил на таком языке, который Том не мог понять, но по его агрессивному тону и мрачному выражению на физиономиях постоянных клиентов этого бара он мог легко догадаться, что Кимболл поливает их всех отборными оскорблениями.

Кимболл, когда напивался, оскорблял французов. Если напивался в Италии, то оскорблял итальянцев. Если дело происходило в Испании, то оскорблял испанцев. К тому же при этом он забывал подчас про тот очевидный факт, что он один и что явный перевес на стороне его противников, часто в соотношении один к пяти. Но это его отнюдь не сдерживало, только подзадоривало к еще более скандальным приступам насквозь пропитанного презрением красноречия.

— Его сегодня прикончат, прямо здесь, в баре, — прошептал ему Дуайер, понимая большую часть тех выражений, которые употреблял вошедший в раж Кимболл. — И нас заодно, если выяснится, что мы — его приятели.

Томас, крепко сжав руку Дуайера, потащил его за собой к Кимболлу, поближе к стойке.

— Привет, Пинки, — весело сказал он.

Пинки резко повернулся, готовый к схватке с новыми врагами.

— Ах, это вы, — с облегчением произнес он. — Как я рад, что вы здесь. А я тут высказываю кое-какие истины этим сутенерам для их же блага.

— Кончай базарить, Пинки, — строго сказал Томас. Потом бросил Дуайеру: — Я сейчас скажу пару слов этим джентльменам. Переведи им. Но ясно и понятно, только максимально вежливо. — Он сердечно улыбнулся посетителям в баре, которые начинали выстраиваться зловещим полукругом вокруг них. — Как видите, джентльмены, этот англичанин — мой друг. — Он подождал, покуда Дуайер нервно переведет его обращение. Но на их недоброжелательных физиономиях не произошло никакой перемены — все то же мрачное выражение. — К тому же он пьян, — продолжал Томас. — Вполне естественно, никому не понравится, если его друга обидят, пьяного или трезвого. Я сейчас попытаюсь его урезонить, попросить, чтобы он больше не произносил перед вами оскорбительных речей, но сегодня, даже если он что-то скажет, я предупреждаю, никакой расправы не будет… Считайте, что сегодня я вроде полицейского в этом баре и я несу ответственность за поддержание здесь мирной обстановки. Пожалуйста, переведи все это поточнее, — сказал он Дуайеру.