Богач и его актер

Дирк прошел в библиотеку, уселся на тяжелый диван – там по всему периметру были расставлены низкие столы из темного дерева, ближе к полкам, и к ним придвинуты по два тяжеленных кожаных кресла. Этот запах – запах дорогой мебельной кожи, книжных переплетов и старого дерева – Дирк помнил еще по съемкам фильма. Он повернул голову, пригнулся и уткнулся носом в кожаный подголовный валик. Да, запах был почти такой же, как тогда. Наверное, старая кожа никогда не выветривается. Он посмотрел на книжные полки. Выдернул одну из книг. Это было занудное описание путешествия по Африке с гравюрами, изображающими чернокожих губастых людей и какую-то растительность с латинскими наименованиями. Хотел было поставить на место, но небрежно пролистал и вдруг увидел фотографию.

Фотография была довольно старая, довоенная.

Берег моря, пляжный павильон вдали, а на первом плане мальчик и девочка. До полного невероятия похожие на тех ребятишек, которые сейчас продолжали играть в бильярд за стеклянными дверьми.

Правда, судя по форме павильона, шляпке на голове девочки и матроске, в которую был одет мальчик, снято было году в 1920-м, а то и раньше. «Но раньше вряд ли, – подумал Дирк. – Раньше была Первая мировая война». Но тут же вспомнил, что эта страна в ней не принимала участия. Пока Европа воевала, здесь вовсю наслаждались нейтралитетом и могли себе позволить беззаботно возить детей к морю и наряжать их в матроски и шляпки с ленточками.

Раздался веселый топот детских ног. Брат и сестра влетели в библиотеку. Дирк слегка вжался в кресло, но они его не заметили, плюхнулись вдвоем в одно кресло по диагонали от него. Девочка обняла мальчика и громко поцеловала в щеку.

– Сигрид, – запротестовал мальчик, – ты чего чмокаешься?

Девочка обняла его сильнее и поцеловала еще раза три. Он отбивался, а она громко заявила:

– Ханс, я люблю тебя!

– Ты что? – сказал мальчик.

– А то! – сказала девочка.

– Сестра не имеет права любить брата, сестра не должна любить брата, – наставительно произнес мальчик.

– А мама говорит, что должна!

– Мама говорит в другом смысле. А вот любить в смысле целоваться и говорить «я тебя люблю» – нельзя. Это запрещено.

– Подумаешь, – хмыкнула девочка. – Чепуха какая!

– Запрещено, сказано тебе! – повторил мальчик и высвободился из ее объятий.

Девочка спрыгнула с кресла, обежала его вокруг, стала сзади, схватила мальчика за уши и громко, на весь зал зашептала:

– А мы по секрету, а мы по секрету, а мы никому не скажем!

Дирк еще раз посмотрел на фотографию. Он готов был поклясться, что это те же самые мальчик и девочка. Хотя, конечно, так не бывает. Он перевернул фотографию, надеясь, что на обратной стороне будет что-то написано, станет что-то понятнее, но там не было ничего, кроме цифр 1914. Год? Номер фотографии в альбоме? Дирк снова перевернул фотографию и увидел, что девочка в шляпке с лентами в смешных сандаликах – вылитая администраторша Лена, с которой он только что разговаривал. Он помотал головой. Наверное, у него это от старости, или от голода, или от злости на самого себя за то, что так глупо разговорился с девчонкой. Но на всякий случай он не стал возвращать фотографию обратно в книгу, а положил в наружный карман пиджака – неизвестно зачем. Мальчик и девочка куда-то исчезли, должно быть, побежали к воде. Так и есть. Он слышал, как их кроссовки мягко хрустят по гравию.

* * *

– Потом я узнал, что Сигрид на самом деле была в меня влюблена, – рассказывал Ханс Якобсен Дирку фон Зандову. – Да, такой вот удивительный случай. Но знаете, чем больше я о ней думаю, тем больше мне кажется, что там произошел какой-то странный перелом. В этой любви не было – почти совсем не было – ничего особо порочного. Изначально, я имею в виду. В детстве и самой ранней юности. Такое иногда случается в богатых семьях, где детей берегут от всего: от вредных влияний, взрослых книжек, от разговоров с невоспитанными сверстниками и походов в театр и кинематограф.

Мою сестрицу воспитывали именно так.

Много позже она мне рассказала совершенно замечательную историю.

Оказывается, когда ей было едва ли семь лет, она спросила гувернантку, как люди женятся. Возможно, свою роль сыграл тот смешной факт, что девичья фамилия моей матушки Магды Якобсен была тоже Якобсен. Якобсенов у нас, господин фон Зандов, примерно столько же – в процентном отношении, я имею в виду, – как у вас Шнайдеров. Мюллеров, конечно, больше. Но и у нас Йенсены побеждают. Поэтому моя матушка имела полное право гордо писать на визитной карточке: Магда Якобсен-Якобсен. Смешно, правда?

Дирк вежливо посмеивался.