Богач и его актер

– Прибавьте к этому, что мои папа и мама не только были оба Якобсены, но были еще и похожи друг на друга. Говорят ведь, что супруги со временем становятся похожи на брата и сестру. Обличьем, манерами, жестами, любимыми словечками. Муж становится похож на некрасивую сестру этой женщины, своей жены, но это бывает совсем к старости, когда им за семьдесят, после золотой свадьбы. Так вот, мои родители к тому времени были еще не совсем старыми, но и не очень молодыми. Они поженились, когда обоим было уже за тридцать. Мой дядя-полковник объяснял мне, что я – поздний ребенок. Наверное, так. Мама с папой были похожи друг на друга, оба высокие, светловолосые, синеглазые, скуластые, с чуть-чуть опущенными уголками рта и с тем особым разрезом глаз, который делает нашу расу столь отличной от остальных европейцев. Так вот, когда моя сестренка Сигрид спросила гувернантку, как люди женятся и откуда вообще берутся мужья и жены, эта идиотка, а может, и мерзавка, но сейчас это невозможно выяснить, а в бизнесе…

Дирк фон Зандов с трудом сдержал зевоту, но Якоб-сен, кажется, не заметил.

– …а в бизнесе, мой дорогой Дирк, – неожиданно увлекся Якобсен, – есть замечательный принцип. Если вдруг случается что-то невероятное, даже катастрофическое для производства, для торговли или для финансовых операций, то первым делом тут нужно предполагать не злую волю, а глупость, разгильдяйство, усталость, наплевательство. Что-то в таком роде. А уж потом, когда глупость и разгильдяйство будут исключены, вот тогда надо искать негодяя, тайного агента враждебной корпорации, например. Потому эту гувернантку удобнее считать идиоткой, чем мерзавкой.

Так вот, эта идиотка сказала: «То есть как откуда? В детстве это братья и сестры, а потом они становятся мужем и женой. Вот как твои мама и папа. У твоей мамы с детства такая же фамилия, как у папы. Спроси, как раньше была мамина фамилия, и ты поймешь, что я права». Тем же вечером, за чаепитием, маленькая Сигрид спросила:

– Папа, ты Якобсен?

– Да.

– А ты, мама?

– И я тоже, конечно!

– А вот в детстве, а до того, как ты вышла замуж за папу, ты тоже была Якобсен?

– Да, – сказала мама.

– Значит, вы как будто братик и сестричка? – спросила Сигрид.

– Ну не совсем, – сказал папа.

– Ну что ты! – возразила мама. – Мы твои родители.

– Понятно, понятно, понятно! – закивала Сигрид. – Я все поняла!

Но поняла, разумеется, по-своему.

Уверилась, что рядом с ней растет ее будущий муж. При этом, конечно же, она знала, что шестилетней девочке рано выходить замуж.

Теперь Дирк слушал внимательно, история его заинтересовала.

– А вот когда ей исполнилось двенадцать лет, – пересказывал Ханс Якобсен рассказ Сигрид, – она вдруг вспомнила эту замечательную идею и стала засматриваться на меня, своего брата, уже всерьез. Тем более что никаких других мальчиков она не видела – училась дома. К ней приезжали учительницы и воспитательницы. В одной из комнат было оборудовано что-то вроде класса с маленькой партой на одну персону и с небольшим, но вполне удобным учительским столом. Я-то к тому времени уже ходил в нормальную гимназию.

– С ума сойти, – подивился Дирк фон Зандов. – Забавная картинка – классная комната на одну персону. Никогда такого не видел. А почему ее не отдали в женскую гимназию?

– Мамочка на полном серьезе хотела оградить дочь от дурных влияний. В нашей семье ответственность за детей была распределена пополам. Я был папин сын, а Сигрид – маминой дочкой. В результате я получил вполне нормальное мужское воспитание. У меня была компания сверстников. У меня были учителя, поумнее и поглупее, подобрее и позлее. Мало-помалу я понимал, как устроен мир. Я учился хитрить, я умел трудиться, я тренировался подчиняться, а иногда мне даже случалось покомандовать. Все как у всех мальчишек.

А мама, моя бедная мама, попала под волну увлечения теориями Фрейда. Скорее, под волну моды на Фрейда, которая бушевала в Европе начиная с десятых годов. Но моя мама не была фрейдисткой. Напротив, прочитав все эти книги, она была до глубины души шокирована, поражена и решила бороться с профессором Фрейдом на маленьком полигоне своей семьи. Она искренне хотела избавить дочь от всего, что связано с сексуальностью, с эротикой, с фантазиями, не говоря уже об извращениях. Причем сделать это мама решила самым простым способом. Ей мнилось, что все эти эротические фантазии и сексуальные извращения гнездятся в головах испорченных детей. В сочинениях Фрейда часто повторяется слово «инфантильный». Инфантильные желания, инфантильная эротика, инфантильный невроз и так далее. Но моя бедная мама поняла это не совсем правильно. Она решила, что инфантильное – это то, что бывает в основном у детей. У испорченных детей, разумеется!