Богач и его актер

– Да ради бога! Ничего страшного, – пожал плечами Якобсен.

– Никакого ощущения, что вы что-то сделали… или, наоборот, чего-то важного не сделали, и оттого она умерла?

– Если ковыряться в собственных внутренностях, то всегда можно что-нибудь отыскать, но зачем? Я предпочитаю подходить рационально ко всем вопросам, даже к таким.

– Даже к любви?

– Ну, начнем с того, что любви-то тут и не было. Было что-то другое, что случается с молодыми людьми из приличных буржуазных семей в возрасте от двадцати до тридцати лет. С моей стороны – глупость, с ее стороны – странная покорность судьбе, то есть тоже глупость. Она меня не любила, я это точно знаю. Как и я ее, наверное. «Моя маленькая женушка» – фу! И потом… Господин фон Зандов, вы, вероятно, не знакомы с институциональной экономической теорией? – Дирк помотал головой. – Так вот, в данной теории это называется path dependency – «зависимость от колеи», а по-нашему, по-деревенски, – усмехнулся Якобсен, – это значит нечто вроде «все так делают, всегда так делали, значит, и мне деваться некуда». Я не понимаю, зачем эти милые ученые люди называют красивыми именами то, что и без них давно известно. Шаблон, разгон, стереотип, привычка, наконец, – вот все эти простые вещи нужно обязательно как-то красивенько обозвать. С другой стороны, их тоже понять можно. Им же нужно защищать диссертацию, становиться доцентами и профессорами. Зарабатывать деньги.

Дирк вежливо покивал. Он был согласен с этой мыслью, особенно насчет профессоров и доцентов.

– Знаете, господин фон Зандов, – вдруг засмеялся Якобсен, засмеялся искренне, от души, так что у него, как написал бы какой-нибудь не слишком прилежный автор, добрые морщинки сбежались к веселым глазам. – Если бы у меня было время, точнее говоря, если у меня останется немножечко времени, я непременно напишу научную работу на тему «Экономика экономической науки». Про то, что экономист делает свои великие открытия исключительно из тех же резонов, что и гончар лепит свой горшок, а молочник доит корову и приносит бидончик господам каждое утро. Он просто зарабатывает деньги. Зарабатывает деньги, и все. И фунт орехов, и пригоршня дыма. – Якобсен засмеялся еще громче и продолжил: – И эта моя работа будет такая гениальная, что я за нее непременно получу Нобелевскую премию по экономике – десять миллионов крон. Миллион долларов, если угодно. И скажу себе: «Якобсен, старый хрен, вот ты и подтвердил свои выводы на собственном примере. Ты критикуешь экономистов как отчужденных работников, а сам – точно такой же». Вам, господин фон Зандов, известно, что такое отчужденный работник? Нет? Никогда не увлекались марксизмом? Даже в ранней юности?

– Нет. В молодости я был членом Христианско-социального союза.

– Ну и очень жаль, – сказал Якобсен. – Христианским социалистом нужно становиться в старости, вот как я. А в молодости надо быть марксистом, троцкистом, да хоть маоистом – всё веселее. Впрочем, это банальность, простите. Что-то подобное, кажется, впервые сказал Клемансо. Я совсем вас заговорил. Да, – встряхнулся он, – так вот и получилось бы, позволю себе повторить. Старый Якобсен, критикуя экономистов, как отчужденных работников, сам радостно схватил в зубы свою Нобелевскую премию и убежал в норку, плотоядно урча! – Он хохотал от души, просто не мог удержаться. – То есть повел бы себя точно так же, как тот же самый отчужденный работник. Круг замкнулся! – Хохоча, Якобсен уселся в кресло.

Переводил дух, хлопал себя по животу, поднимал глаза на люстру.

Дирк смотрел на него с интересом и некоторым страхом. Кажется, он что-то про Якобсена понял. С какой легкостью тот переключился на шутливый тон с тяжелого задушевного разговора о самоубийстве его молодой жены, в котором он был хоть чуточку, но виноват! Это же нормальная мысль нормального человека: «Рядом со мной живет молодая женщина, и вдруг она кончает с собой. Ну да, пускай после такого удара, как смерть младенца. И мне это, конечно, не может быть безразлично, я должен найти причины».

Но не на того нарвались.