Богач и его актер

Вошла Сигрид. Она была в коротком халате, из-под которого выглядывала тоже не слишком длинная ночная рубашка. Ноги были голые, она была босиком.

– Можно к тебе? – спросила она.

– Пожалуйста. Садись. – Ханс показал на кресло, которое стояло в углу комнаты. – Что тебе? Я тебя слушаю.

– Ну почему прямо обязательно туда? – И Сигрид своенравно уселась на его кровать, ему в ноги, больно придавив правую лодыжку, ту самую, где был старый перелом.

Ханс зашипел, прикусив губу:

– Привстань, привстань, там больно, ты что, не помнишь?

– Помню, миленький. – Сигрид погладила его ногу поверх одеяла. – Бедненький, тебе больно?

– Ничего, ничего, – сказал Ханс. – Уже прошло.

– Хочешь, я тебе подую или поцелую? – И, по-детски сложив губки в трубочку, она сделала вид, что хочет стащить одеяло с его ног.

– Прекрати, с ума сошла! – недовольно сказал Ханс.

Сигрид забралась на его постель довольно глубоко, потому что кровать была широкая. Это была двуспальная кровать, которую он поставил здесь, в семейном загородном доме, после женитьбы на Кирстен. Они с Кирстен спали в этой постели только несколько раз, потому что бывали в поместье довольно редко; всю свою короткую семейную жизнь – всего лишь в десять месяцев длиной! – они прожили в основном в городе. Не считая поездки в Париж в свадебное путешествие.

Сигрид уселась у него в ногах, опершись спиной о стену, обняла колени руками и замолчала. Хансу было неприятно, что сестра сидит на постели, в которой он спал с Кирстен, – и уж неважно, как он к ней относился. Сидит почти, можно сказать, голая – халатик внакидку и батистовая рубашка. Сидит и шевелит пальцами босых ног. Ханс испытывал смутное чувство протеста и недовольства. Так они молчали долго. Наверное, минуты полторы. То есть ужасно долго. Наконец Сигрид спросила:

– Ты ни о чем не хочешь со мной поговорить?

– Представь себе, хочу, – отозвался Ханс довольно строго. – Очень хочу, давно хочу. И очень рад, что ты сама начала этот разговор.

– О чем же? – спросила Сигрид, подняв брови, изобразив очаровательную наивность.

– Вот о чем. Скажи, сестричка, вот мы все, чего мы тебе плохого сделали? Чем виноваты папа и мама да уж и я заодно? За что ты нас так мучаешь?

Глава 7. Пять часов ровно. Сигрид, Ханс и мама с папой

– Ну, завел шарманку! – капризно проговорила Сигрид. – Опять двадцать пять, не надоело?

– Ты сама хотела поговорить. То есть чтобы я с тобой поговорил. Ты ведь за этим пришла? Вот и давай, отвечай.

– Если о том, о чем ты спрашиваешь, то ты сам можешь за меня ответить. Ты все прекрасно понимаешь. Сколько тебе лет?

– Ничего я не понимаю, – сказал Ханс. – При чем тут сколько лет?

– Нет, ну сколько лет? Двадцать девять исполнилось. Правильно? Я не ошибаюсь? Самостоятельный мужчина, успешный предприниматель, наследник Якобсенов. Уже даже успел овдоветь, – зло сказала она. – Мои глубокие соболезнования. Мне так жалко бедняжку Кирстен.

– Благодарю, – сухо отозвался Ханс.

– Ха! – вскрикнула Сигрид. – Он благодарит! Иногда мне кажется, что я ее жалею гораздо сильнее, чем ты. Я страшно переживала, места себе не находила.

– То-то же ты на похоронах не была!

– Во-первых, я была очень далеко, мне никто не телеграфировал. – Она надула губы и красиво произнесла: – Известие об этом несчастье настигло меня через две недели после похорон.

– Откуда нам было знать твой адрес? Ты ведь, когда шляешься по свету, нам не сообщаешь о всех своих гостиницах или где ты там… временно гнездишься.

– Ты мелкий скандалист и спорщик, – заявила Сигрид. – Придираешься к мелочам. Но, честно тебе скажу, даже если бы я знала о похоронах, не уверена, что пришла бы. У меня могло бы сердце не выдержать! – Слезы сразу показались у нее на глазах. – Юная женщина, хрупкая, нежная, почти что невинная девушка, совсем не приспособленная к ужасам нашей жизни – и вдруг такое. Нет, это непостижимо. Когда я узнала об этом, у меня заболело сердце, я ночью вызывала врача.

– Ты все врешь! Ты притворяешься, ты опять издеваешься, только я никак не пойму зачем.

– Я? – вскрикнула Сигрид. – Я притворяюсь? У меня в сумочке до сих пор лежит медальончик, который подарила твоя несчастная Кирстен. Я целую его перед сном.

– Заткнись! – закричал Ханс. – Заткнись, ты врешь!

– Клянусь! – Сигрид сидела, все так же опираясь о стену и продолжая зачем-то шевелить пальцами босых ног.

– Покажи мне этот медальончик. – Ханс приподнялся на локтях. – Ну давай, сбегай в свою комнату. Где твоя сумочка? Принеси и покажи. Вместе поцелуем и поплачем, – злобно прибавил он.

– Я оставила эту сумочку в Париже, – сказала Сигрид. – Я ведь, кажется, рассказывала вечером. То есть нет, не в Париже, а в Нью-Йорке, когда убегала от этого ужасного человека. Но я напишу в гостиницу. Уверена, что забытые вещи таких важных клиентов, – она пощекотала себе шею под подбородком, – непременно складывают в специальной комнате и хранят не менее пяти лет. Я об этом где-то читала. Так что у нас еще есть время. – И она довольно-таки развязно погладила Ханса по животу поверх одеяла.