Богач и его актер

Вошла Сигрид. Она была в коротком халате, из-под которого выглядывала тоже не слишком длинная ночная рубашка. Ноги были голые, она была босиком.

— Можно к тебе? — спросила она.

— Пожалуйста. Садись. — Ханс показал на кресло, которое стояло в углу комнаты. — Что тебе? Я тебя слушаю.

— Ну почему прямо обязательно туда? — И Сигрид своенравно уселась на его кровать, ему в ноги, больно придавив правую лодыжку, ту самую, где был старый перелом.

Ханс зашипел, прикусив губу:

— Привстань, привстань, там больно, ты что, не помнишь?

— Помню, миленький. — Сигрид погладила его ногу поверх одеяла. — Бедненький, тебе больно?

— Ничего, ничего, — сказал Ханс. — Уже прошло.

— Хочешь, я тебе подую или поцелую? — И, по-детски сложив губки в трубочку, она сделала вид, что хочет стащить одеяло с его ног.

— Прекрати, с ума сошла! — недовольно сказал Ханс.

Сигрид забралась на его постель довольно глубоко, потому что кровать была широкая. Это была двуспальная кровать, которую он поставил здесь, в семейном загородном доме, после женитьбы на Кирстен. Они с Кирстен спали в этой постели только несколько раз, потому что бывали в поместье довольно редко; всю свою короткую семейную жизнь — всего лишь в десять месяцев длиной! — они прожили в основном в городе. Не считая поездки в Париж в свадебное путешествие.

Сигрид уселась у него в ногах, опершись спиной о стену, обняла колени руками и замолчала. Хансу было неприятно, что сестра сидит на постели, в которой он спал с Кирстен, — и уж неважно, как он к ней относился. Сидит почти, можно сказать, голая — халатик внакидку и батистовая рубашка. Сидит и шевелит пальцами босых ног. Ханс испытывал смутное чувство протеста и недовольства. Так они молчали долго. Наверное, минуты полторы. То есть ужасно долго. Наконец Сигрид спросила:

— Ты ни о чем не хочешь со мной поговорить?

— Представь себе, хочу, — отозвался Ханс довольно строго. — Очень хочу, давно хочу. И очень рад, что ты сама начала этот разговор.

— О чем же? — спросила Сигрид, подняв брови, изобразив очаровательную наивность.

— Вот о чем. Скажи, сестричка, вот мы все, чего мы тебе плохого сделали? Чем виноваты папа и мама да уж и я заодно? За что ты нас так мучаешь?

Глава 7. Пять часов ровно. Сигрид, Ханс и мама с папой

— Ну, завел шарманку! — капризно проговорила Сигрид. — Опять двадцать пять, не надоело?

— Ты сама хотела поговорить. То есть чтобы я с тобой поговорил. Ты ведь за этим пришла? Вот и давай, отвечай.

— Если о том, о чем ты спрашиваешь, то ты сам можешь за меня ответить. Ты все прекрасно понимаешь. Сколько тебе лет?

— Ничего я не понимаю, — сказал Ханс. — При чем тут сколько лет?

— Нет, ну сколько лет? Двадцать девять исполнилось. Правильно? Я не ошибаюсь? Самостоятельный мужчина, успешный предприниматель, наследник Якобсенов. Уже даже успел овдоветь, — зло сказала она. — Мои глубокие соболезнования. Мне так жалко бедняжку Кирстен.

— Благодарю, — сухо отозвался Ханс.

— Ха! — вскрикнула Сигрид. — Он благодарит! Иногда мне кажется, что я ее жалею гораздо сильнее, чем ты. Я страшно переживала, места себе не находила.

— То-то же ты на похоронах не была!

— Во-первых, я была очень далеко, мне никто не телеграфировал. — Она надула губы и красиво произнесла: — Известие об этом несчастье настигло меня через две недели после похорон.

— Откуда нам было знать твой адрес? Ты ведь, когда шляешься по свету, нам не сообщаешь о всех своих гостиницах или где ты там… временно гнездишься.

— Ты мелкий скандалист и спорщик, — заявила Сигрид. — Придираешься к мелочам. Но, честно тебе скажу, даже если бы я знала о похоронах, не уверена, что пришла бы. У меня могло бы сердце не выдержать! — Слезы сразу показались у нее на глазах. — Юная женщина, хрупкая, нежная, почти что невинная девушка, совсем не приспособленная к ужасам нашей жизни — и вдруг такое. Нет, это непостижимо. Когда я узнала об этом, у меня заболело сердце, я ночью вызывала врача.

— Ты все врешь! Ты притворяешься, ты опять издеваешься, только я никак не пойму зачем.

— Я? — вскрикнула Сигрид. — Я притворяюсь? У меня в сумочке до сих пор лежит медальончик, который подарила твоя несчастная Кирстен. Я целую его перед сном.

— Заткнись! — закричал Ханс. — Заткнись, ты врешь!

— Клянусь! — Сигрид сидела, все так же опираясь о стену и продолжая зачем-то шевелить пальцами босых ног.

— Покажи мне этот медальончик. — Ханс приподнялся на локтях. — Ну давай, сбегай в свою комнату. Где твоя сумочка? Принеси и покажи. Вместе поцелуем и поплачем, — злобно прибавил он.

— Я оставила эту сумочку в Париже, — сказала Сигрид. — Я ведь, кажется, рассказывала вечером. То есть нет, не в Париже, а в Нью-Йорке, когда убегала от этого ужасного человека. Но я напишу в гостиницу. Уверена, что забытые вещи таких важных клиентов, — она пощекотала себе шею под подбородком, — непременно складывают в специальной комнате и хранят не менее пяти лет. Я об этом где-то читала. Так что у нас еще есть время. — И она довольно-таки развязно погладила Ханса по животу поверх одеяла.