Богач и его актер

— Ханс подумал бы точно так же, уверяю вас, — спокойно сказал Дирк. — Ханс говорил мне много раз, что удачная, ах, простите, внезапная смерть партнера — это важное слагаемое делового успеха. Подчас более важное, чем смерть конкурента.

Глава 10. Семь вечера. Россиньоли и снова Сигрид

— Смерть конкурента! — вдруг заурчал русский режиссер. — Bolivar cannot carry double! О циничный Запад! Джунгли капитализма. Звериный оскал волчьих законов!

Они говорили по-английски, на том посредственном, но вполне достаточном английском, на котором тогда говорили образованные люди и на котором теперь говорит вся Европа.

Режиссер, нарочито зверски вращая глазами, произнес эту нелепую фразу в дословном переводе: bestial grin ofwolfish laws.

— Простите? — переспросил Дирк, потому что по-английски это звучало нелепо и непонятно.

— Какая, к черту, конкуренция при социализме! — засмеялся режиссер. — У нас совершенно другой мир, другая жизнь, другая экономика. Госплан, слышали что-нибудь такое? Никакого свободного рынка. И ничего, Как-то обходимся, — тут же испуганно одернул себя режиссер, но потом снова расхрабрился. Вспомнил, наверное, что живет гораздо свободнее, чем все его сограждане. — Вот кто у вас за начальника? Шмидт? Или, как его, Брандт?

— Нет-нет, — сказал Дирк, — точно не Брандт, скорее всего, Шмидт, но точно не скажу, не помню.

— Вот видите! — захохотал режиссер. — А наш шепелявый отец народов уже шестнадцать лет на троне безо всяких выборов и перевыборов. И еще столько же просидит. И все так и будут кричать: «Слава дорогому Леониду Ильичу!»

— А сколько ему лет, кстати? — спросил Дирк.

— Семьдесят два.

— Ну, еще шестнадцать не просидит, — усомнился Дирк.

— Во-первых, просидит, — сказал режиссер. — Или пролежит на больничной койке. А во-вторых, какая разница? Такой же всеми обожаемый полоумный старик придет на его место. Но я, в сущности, не о том. Вы говорите — смерть конкурента. Все, что положено было, я отдал семье Михаила Матвеевича, но мне все продолжали нести и нести. Тем более что следующий фильм мы делали уже не про эпоху Пушкина, а по Достоевскому. То же самое, объявление в газете — и ту-ту! Просто как товарный поезд… Я даже не подозревал, что всего в одном городе, да еще в городе, разрушенном во время двух войн и одной революции, может сохраниться столько всего. Там еще сто раз столько, на самом деле! — восхищенно выдохнул режиссер. — Да, я это брал, но если люди дарят, то почему я должен им отказывать? Отказываться принять подарок — это такое же хамство, как… даже не знаю что… как отказать голодному человеку в куске хлеба. Для них это тоже был кусок хлеба, Ханс. — Режиссер опять сбился на имя прототипа. — Духовного хлеба! Они были счастливы поделиться, отдать, они испытывали какое-то особое неописуемое наслаждение, отдавая, даря. Это были настоящие ленинградские интеллигенты. Вы знаете, что такое ленинградские интеллигенты?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Дирк.

— Ах, голубчик мой, — воодушевился режиссер, — совершенно особая порода! Сочетание несочетаемого. Наследники знаменитых профессорских и литературных фамилий. Иногда даже дворяне, среди них встречались и графы, и самые настоящие князья, которые когда-то роднились с царским домом. Когда-то давно. Скажем, четыре поколения назад. Оттуда и выплывала внезапно какая-нибудь табакерка с портретом государя или фотография императрицы, дагерротип, с личной подписью, в золотой рамке, украшенной жемчужинами. Я, кажется, опять увлекся… Так вот, представители славных фамилий, люди с высочайшим образованием, причем в трех поколениях. Знаете, что ответил один русский министр, когда его спросили, как стать интеллигентом? «Ну, это не сложно, — ответил он. — Для этого надо окончить три университета». — «Целых три? Это ведь невозможно». — «Ах, что вы, голубчик. Проще простого. Один университет должен окончить ваш дедушка, второй — ваш папа, а третий — вы сами. Шутка». Замечу кстати, этот министр был довольно скверным человеком, но дело не в том.

— Почему же не в том? — перебил Дирк. — Именно в том. Типичная классовая надменность. Значит, что же получается? Если твой дедушка не закончил университет, то ты так и обречен никогда не стать интеллигентом? Кошмар. Что-то русское, что-то монархическое. Это очень не по-европейски, очень недемократично.

— Смешно сказать, — захохотал режиссер, — но этот самый министр был большевик и ни капельки не дворянин, и что у него там с родословной, никто точно не знает. Обыкновенный еврей на службе революции. То есть он был не русский министр, а советский министр. Вы понимаете разницу?

— Да, разумеется, — кивнул Дирк, хотя понимал не очень.