Богачи

После выборов 1768 года девятнадцать набобов Клайва снова оказались в парламенте, причем многие представляли там те самые «гнилые местечки», которые он как реформатор, наверное, презирал[440]. В глазах политического класса, впрочем, скандал состоял не в том, как именно эти люди попали в парламент. Коррупция в XVIII веке казалась нормой. Проблемой была откровенность Клайва, его вульгарность, из-за которой вся система приобретала дурную славу. На выборах 1774 года, когда Джону Уолшу удалось купить место в парламенте от города Вустер, общественное возмущение было столь острым, что кто-то даже сжег на улице чучело Клайва. История восхождения Уолша казалась представителям истеблишмента безвкусицей. Уолш, который начал работать на Ост-Индскую компанию в пятнадцать лет, вскоре стал личным секретарем Клайва. По возвращении Уолша в Англию его состояние оценивалось в 150 тысяч фунтов, и оно было неразрывно связано с богатством шефа.

В последние годы, пока Клайв еще привлекал внимание публики, он потратил массу усилий на борьбу со своими многочисленными врагами. Хотя он и правда был невероятно богат, у него почти не имелось времени наслаждаться этим богатством. Он стал озлобленным и параноидальным. Его отношение к директорам Ост-Индской компании порой напоминало отношение Куна к Семнадцати господам. Оба они презирали изнеженных людей, устроившихся в своих комфортных европейских домах и не понимавших, с какими испытаниями сталкивается человек в колониях и какие решения ему приходится принимать. Конфликты Клайва с компанией становились все более ожесточенными. Он часто брал верх благодаря своему ораторскому мастерству и испытанной временем тактике — подкупу парламентариев. Людей, верных ему, называли «Бенгальским отрядом»; они были отчаянно независимы и пренебрежительно относились к старым порядкам.

Обе стороны использовали происходящее в Индии, чтобы подорвать убедительность позиций друг друга в парламенте. Политик-виг, сын первого премьер-министра, Хорас Уолпол писал в 1772 году о голоде в Бенгалии: «В Индии они уморили миллионы своими монополиями и грабежами и чуть не устроили голод на родине ввиду роскоши, вызванной их расточительностью, ведь эта расточительность подняла цены на все, вплоть до того, что бедняки уже не могли позволить себе купить хлеб»[441]. Он также ядовито замечал: «Стоны Индии достигли небес, где генерал от бога Клайв, несомненно, будет все отрицать»[442]. Эдмунд Берк, также виг, позже взял дело в свои руки и обвинил набобов в том, что они заработали на индийском коррумпированном режиме и импортировали этот криминал в английскую политику.

Сезон охоты на Клайва был открыт. В парламент поступило ходатайство, обвинявшее его в том, что во время захвата Бенгалии он присвоил деньги и драгоценности на 254 тысячи фунтов, «подав дурной пример государственным служащим, к бесчестию и ущербу государства»[443]. И главное унижение: Клайва вызвали для дачи показаний перед комиссией, занимавшейся парламентским расследованием. А что бы сделали они, спрашивал он своих коллег-парламентариев, предполагаемых следователей, в свете открывшихся возможностей? Он раскритиковал их неуместное вмешательство и возмущенно заявил, что его допрашивают «как овцекрада, а не как члена этой законодательной палаты»[444]. Он также сказал[445]:

Подумайте о положении, в которое меня поставила победа при Плесси. Великий правитель зависел от моей милости; богатейший город был в моей власти; его крупнейшие банкиры сражались друг с другом за право купить мою улыбку; я шел сквозь сокровищницы, распахнутые для меня одного, по обе руки от меня заваленные золотом и серебром. Господин председатель, в этот момент я изумляюсь собственной умеренности[446].

Хотя Палата общин отвергла вотум недоверия в отношении Клайва и даже признала его «великие и достойные похвалы услуги своей стране», он принял эту обиду очень близко к сердцу. Ему казалось, он потратил лучшие годы жизни на то, чтобы дать британцам заработать в Индии, а в ответ получил публичное унижение. Приступы депрессии, которые охватывали его в разные моменты жизни, в последние годы взяли верх. Клайв оказался в политической изоляции и не имел никаких возможностей восстановить свое реноме. Он едва ли мог вернуться в Индию ради новой войны, учитывая возраст и все более серьезные проблемы со здоровьем.